Кризисное обществоведение. Часть первая. Курс лекций
Шрифт:
Кризис — это вышедшая из рамок порядка борьба интересов, разрушающая структуры сложных общественных систем. Одним из результатов этой борьбы является деформация или глубокое поражение структур мышления. Здесь особенно наглядно видно появление «странных аттракторов», посредством которых мышление загоняется в весьма стабильные новые структуры, задающие ход мысли, неадекватный реальности. Это состояние само становится источником опасности для существования систем общества и фактором углубления кризиса вплоть до создания системы порочных кругов («исторической ловушки»). Хотя внимание обычно привлекают необъяснимые ошибки в решениях органов власти и управления, основанием для таких ошибок является повреждение инструментов мышления у широких категорий специалистов, связанных с подготовкой решений, а также у широких масс населения как той культурной среды, в которой зарождаются и вызревают идеи.
За последние 20 лет произошло повреждение структур мышления значительной части работников управления и органов власти, а также их интеллектуальной службы — гуманитарной интеллигенции и обществоведения. Из этой среды новые («странные») нормы и приемы мышления диффундируют в массы людей с более низким уровнем образования. Результатом стала общая неспособность рационально оценивать опасности, прогнозировать риски и осуществлять контроль над чрезвычайными событиями и процессами. Более того, неадекватные умозаключения сами становятся источниками опасности и порождают саморазрушение систем.
Мы обычно сводим все дело к коррупции и некомпетентности, но еще большая беда состоит в том, что власти делают ошибку за ошибкой — и никаких признаков рефлексии и «обучаемости».
Лекция 9 Системный характер методологического регресса в обществоведении
На прошлых лекциях мы говорили о частях когнитивной структуры обществоведения, в которых произошли особенно глубокие деформации или нарушения целостности. Как правило, такие сбои в одной части системы нарушают «работу» других элементов или разрывают связи между ними. Рассмотрим на нескольких примерах такие обширные повреждения всей познавательной системы. Именно совокупности срывов и отказов одновременно в понятиях, логике, мере и приводят к ошибкам в суждениях, оценках, выводах, за которыми следуют неверные решения или установки. Это — одно из важных общих условий возникновения и углубления системного кризиса российского общества.
Кризис порожден реформой, начатой в 1988 году и переведенной в фазу катастрофического слома жизнеустройства после ликвидации СССР в конце 1991 года. Строго говоря, мы применяем слово «реформа» условно, из соображений политкорректности. Под реформой понимают осторожное изменение элементов и связей системы (экономической, социальной и др.) без создания необратимости и давая после каждого шага время для адаптации и социальным структурам, и обывателям. Чаще всего при реформах стараются создавать новые структуры «рядом» со старыми, которые демонтируются по мере обретения работоспособности новыми институтами и учреждениями.
Преобразования, начатые в 1992 году, были столь радикальными («шоковыми»), что их было бы правильнее называть революционными. В обиход даже вошло иррациональное выражение «реформа посредством слома». Открыто ставилась цель сделать изменения необратимыми. Да и сами идеологи реформы любили называть ее революцией — правда, используя это слово как обозначение не катастрофы, а великого блага. Впрочем, популярный тогда Н.П. Шмелев уточнил, что речь идет о революции разрушительной: «Революция сверху отнюдь не легче революции снизу. Успех ее, как и всякой революции, зависит прежде всего от стойкости, решительности революционных сил, их способности сломать сопротивление отживших свое общественных настроений и структур».
В.А. May и Е.Г. Ясин также считали, что в 1991 году в СССР произошла революция. Ясин даже писал: «По своему значению, по глубине ломки социальных отношений, пронизавших все слои общества, [августовская] революция была для России более существенна и несравненно более плодотворна, чем Октябрьская 1917 года».
Но не будем спорить о терминах, все привыкли к слову реформа — так и будем называть то, что произошло. В любом случае та общность, которая была движущей силой изменений (будь то реформа или революция), несла ответственность за выполнение функции предвидения. Значительная часть усилий за выполнение этой функции ложилась на обществоведение. Обществоведы, особенно экономисты, стали эту роль выполнять с видом жрецов, обладающих тайным знанием. Интеллигенция от их речей впадала в эйфорию.
Литературовед В.Я. Лакшин (тогда главный редактор журнала «Иностранная литература») так писал в 1992 году о «поразительном успехе экономистов»: «На заре перестройки читали ученых-социологов, аграрников и т. п., начиная со Шмелева, Лациса, Лисичкина, Селюнина и т. д. От них общество ждало, что ему раскроют глаза на то, как жить людям, как "обустроить" жизнь в стране. Была иллюзия, что ученые не ошибутся и не соврут, потому что экономика — точная наука, подобно математике. Экономисты были популярны, как эстрадные звезды, как Валерий Леонтьев или Алла Пугачева. Помню, как Н. Шмелева приветствовал на читательской конференции зал: чуть ли не вставали, засыпали цветами. Был триумф, колоссальный кредит доверия».
Обществоведение доверия не оправдало. Оно оказалось совершенно несостоятельным в выполнении функции предвидения. Эту несостоятельность уже «на заре перестройки» можно было спокойно выявить на материале высказываний и текстов того же Н.П. Шмелева.
Способность предвидеть состояние и поведение важных для нас систем и окружающей среды — важный «срез» рационального сознания. Способность строить образ будущего в сознании (воображение) — свойство разумного человека. Прежде чем сделать шаг, человек представляет себе его последствия. В обществоведении для этого выработаны специальные мыслительные операции.
Шопенгауэр в «Афоризмах житейской мудрости» так определяет эту обязанность: «Прежде чем браться за выполнение какого-либо намерения, надо несколько раз хорошенько его обдумать и даже после того, как все нами уже подробно рассмотрено, следует принять в расчет несовершенство людского познания, из-за коего всегда возможно наступление обстоятельств, исследовать и предвидеть которых мы не смогли, — обстоятельств, способных опрокинуть все наши расчеты. Такое размышление непременно прибавит весу на сторону отрицания и скажет нам, что не следует, без необходимости, трогать ничего важного, нарушать существующий покой».
Если не считать, что реформаторы следовали тайному сатанинскому замыслу, то придется констатировать их поразительную безответственность и профессиональную несостоятельность. Они не смогли «несколько раз хорошенько обдумать» свое намерение.
В январе 1994 года, когда разразился небывалый в истории индустриальных обществ кризис, академик А.Г. Аганбегян так объяснил его причины в интервью Институту социологии РАН: «Надо прямо сказать, что рыночная система — это очень жестокая система по отношению к человеку. Система с очень многими негативными процессами. Рыночной системе свойственна инфляция, рыночной системе обязательно свойственна безработица. С рынком связано банкротство, с рынком связан кризис перепроизводства, рецессия, которую, скажем, сейчас переживает Европа, с рынком связана дифференциация — разделение общества на бедных и богатых… Дифференциация у нас, конечно, к сожалению, уже сейчас, ну, не к сожалению — это неизбежно, — у нас уже сейчас растет, и будет дальше резко расти».