Кризисное обществоведение. Часть первая. Курс лекций

Кара-Мурза Сергей Георгиевич

Структура мифа и характер его восприятия общественным сознанием хорошо изучены, что позволило создать целую индустрию, фабрикующую и внедряющую мифы с целью управления поведением. Конструируя политический миф, политтехнологи создают как образ «сил Добра», так и их противника, «империи Зла». Так, Советский Союз в пропаганде США времен Рейгана был представлен не просто как геополитический и идеологический противник, а как воплощение Зла, как враг человечества, которому должна быть объявлена священная война. Против СССР был объявлен «крестовый поход», в пропаганде которого активно участвовал сам Папа Римский. Холодная война на ее последнем этапе приобрела черты религиозной войны с державой, якобы поправшей нормы христианства.

В обращении же к тем, кто исповедовал иудаизм, СССР уподоблялся «Египту», из которого евреи должны совершить «Исход».

Такие мифы, конечно, редко становятся частью долговременной традиции, входящей в ядро культуры (подобно мифам Древней Греции или былинам об Илье Муромце). Однако в текучей мозаичной массовой культуре они могут занимать большое место, а главное, они решают конкретные политические задачи. Один из основоположников современной науки о пропаганде Г. Лассуэлл дает такое определение: «Политический миф — это комплекс идей, которые массы готовы рассматривать в качестве истинных независимо от того, истинны они или ложны в действительности». Проблема ложности или истинности при этом исключается.

Вот пример маленького, конъюнктурного политического мифа. С конца 80-х годов в течение десяти лет в сознание нагнетался миф, будто Ленин в строительстве советского государства опирался на «чернь», на отсталое мышление. Редкий демократический политик или журналист не помянул тогда Ленина, который якобы заявил, что «кухарка может и должна управлять государством». Возникла даже привычная метафора «ленинской кухарки».

В действительности В.И. Ленин писал в известной работе «Удержат ли большевики государственную власть» (т. 34, с. 315): «Мы не утописты. Мы знаем, что любой чернорабочий и любая кухарка не способны сейчас же вступить в управление государством. В этом мы согласны и с кадетами, и с Брешковской, и с Церетели».

Таким образом, Ленин говорил совершенно противоположное тому, что ему приписывала буквально вся демократическая пресса и во что поверила почти вся интеллигенция. Более того, он специально заостряет проблему, чтобы показать, насколько огрубляют ее либералы и меньшевики. Для него кажется очевидным, что любая кухарка не способна [находясь в состоянии кухарки] управлять государством (верить в это, по словам Ленина, было бы утопией). О том, что кухарка должна управлять государством, у него нет и речи. Это — пример того, как простой миф, который легко проверить, внедряется в сознание большой массы образованных людей.28

Во время перестройки в культурный обиход было введено много цитат Ленина, вырванных из контекста. Из них составлялись целые пьесы (М. Шатрова), которые шли даже на сцене МХАТа. Широко поминался афоризм «нет человека — нет проблемы», приписанный Сталину (он был сочинен и введен в оборот А. Рыбаковым).

Немецкий философ Э. Кассирер в работе «Техника современных политических мифов» говорит о целенаправленном создании мифов. Приведем пространную выдержку из этой работы:

«Миф всегда трактовался как результат бессознательной деятельности и как продукт свободной игры воображения. Но здесь миф создается в соответствии с планом. Новые политические мифы не возникают спонтанно, они не являются диким плодом необузданного воображения. Напротив, они представляют собой искусственные творения, созданные умелыми и ловкими "мастерами". Нашему XX веку — великой эпохе технической цивилизации — суждено было создать и новую технику мифа, поскольку мифы могут создаваться точно так же и в соответствии с теми же правилами, как и любое другое современное оружие, будь то пулеметы или самолеты. Это новый момент, имеющий принципиальное значение. Он изменит всю нашу социальную жизнь.

Методы подавления и принуждения всегда использовались в политической

жизни. Но в большинстве случаев эти методы ориентировались на "материальные" результаты. Даже наиболее суровые деспотические режимы удовлетворялись лишь навязыванием человеку определенных правил действия. Они не интересовались чувствами и мыслями людей… Современные политические мифы действуют совсем по-другому. Они не начинают с того, что санкционируют или запрещают какие-то действия. Они сначала изменяют людей, чтобы потом иметь возможность регулировать и контролировать их деяния. Политические мифы действуют так же, как змея, парализующая кролика перед тем, как атаковать его. Люди становятся жертвами мифов без серьезного сопротивления. Они побеждены и покорены еще до того, как оказываются способными осознать, что же на самом деле произошло…

Наши современные политики прекрасно знают, что большими массами людей гораздо легче управлять силой воображения, нежели грубой физической силой. И они мастерски используют это знание. Политик стал чем-то вроде публичного предсказателя будущего. Пророчество стало неотъемлемым элементом в новой технике социального управления.

Миф сам по себе неуязвим. Он нечувствителен к рациональным аргументам, его нельзя отрицать с помощью силлогизмов… Понять миф — означает не только понять его слабости и уязвимые места, но и осознать его силу. Нам всем было свойственно недооценивать ее. Когда мы впервые услышали о политических мифах, то нашли их столь абсурдными и нелепыми, столь фантастическими и смехотворными, что не могли принять их всерьез. Теперь нам всем стало ясно, что это было величайшим заблуждением. Мы не имеем права повторять такую ошибку дважды. Необходимо тщательно изучать происхождение, структуру, технику и методы политических мифов. Мы обязаны видеть лицо противника, чтобы знать, как победить его».

Особенно важны для политических целей черные мифы. Они поддерживаются в общественном сознании для того, чтобы в нужный момент оживить их и провести кампанию пропаганды. Черный миф, с которым удается в массовом сознании связать противников (они, мол, — инквизиторы, фашисты, сталинисты, мафиози и т. д.), сразу заставляет отшатнуться от них колеблющихся. Противники, на которых удалось наклеить ярлык черной метафоры, вынуждены тратить много сил на то, чтобы сорвать ярлык: «Да что вы, какой же я сталинист! Я тоже за демократию и за реформы!». Если такой политик не имеет доступа к телевидению, сделать это практически невозможно.

Нередко после периода бесплодных попыток тактику меняют: «Да, я — сталинист!». При этом требуется убедить людей, что этого не надо бояться, что образ Сталина злонамеренно мифологизирован, что в действительности быть сталинистом означает то-то и то-то. Но это — трудноразрешимая задача, поскольку миф потому и живуч, что опирается на взаимодействие сознания и подсознания, на сочетание обрывков достоверной или правдоподобной информации с иррациональной верой в Зло, подкрепленной сильными художественными средствами. В результате, партия (движение, народ, страна или даже просто идея), которая решила принять на себя груз черного мифа, оказывается локализованной, окруженной зоной отчуждения. Чтобы преодолеть этот барьер, требуется общее крупное потрясение, ставящее под сомнение всю систему мифов и верований.

Большие исторические черные мифы создаются авторитетными интеллектуалами и художниками и поддерживаются усилиями правящих кругов для того, чтобы сохранять культурную гегемонию этих правящих кругов. Эти мифы оправдывают тот разрыв с прошлым, который и привел к установлению существующего порядка. Для истории России в Новое время и для ее отношений с Европой очень важен, например, черный миф об Иване Грозном. Из этого мифа до сих пор и в среде нашей интеллигенции, и на Западе выводится якобы «генетически» присущий России тип кровавой и жестокой деспотии.