Кроличья нора, или Хроники Торнбери
Шрифт:
Время потекло дальше, и более ничего стоящего внимания не происходило.
Глава 8
Мезальянс?
Я каждый день подолгу гуляла с миссис Альварес по парку. Внимательно оглядывалась по сторонам в надежде найти поворот на ту лесную тропу, где растет цветущий (о чем я? конечно, уже давно отцветший) куст дикого боярышника. Но все тщетно: вблизи поместья не было соснового леса, а те сосны, что я видела из окна спальни на втором этаже, росли слишком далеко – пешком или верхом на старушке Марте я боялась отправиться туда в одиночку.
Во время прогулок моя верная спутница Фрида быстро уставала, и нам приходилось присаживаться на скамейки, чтобы
Парк в это время года был сказочно красив. Каждый раз, погружаясь в волшебные заросли его тенистых аллей, я думала: «Какое же счастье жить в земном Эдеме!» Когда Фрида не могла составить мне компанию, я позволяла себе прогулки в одиночестве, но опять-таки лишь вблизи поместья. Удалиться от дома, заблудиться в тисовом лабиринте я боялась. Торнбери служил единственным убежищем в это смутное время.
Сидя на притаившихся в зарослях плюща скамейках, я представляла себя не случайной лазутчицей из будущего, а знатной дамой, родившейся в текущую эпоху, имеющей возможность наслаждаться богатством и всеобщим уважением. Я поймала себя на странной мысли, что чувствую себя в прошлом как дома. Сумасшедший ритм, что диктовал двадцать первый век, безвозвратно канул в Лету. Я наслаждалась покоем и царящей вокруг красотой. И если бы не отчаянная тоска по ребенку, то, каюсь, уже не решилась бы оставить прекрасный мир, чудесный тенистый парк, благоухающий розами сад, дом, который уже не пугал меня своими размерами, а восхищал величием и красотой. Я благоговела перед гением зодчего, создавшего одно из лучших классических творений. Торнбери отвечал мне взаимностью. Чувствовал мое восхищение и любовь, поэтому не пугал ни треском половиц по ночам, ни скрипом рассыхающихся дверей, ни непонятными звуками, что порой слышатся в особняках. Дом полюбил меня и принял. И любовь наша стала взаимной.
Посещение огромной, богатейшей библиотеки, собранной несколькими поколениями семьи, и продолжительные беседы с кормилицей хозяина не давали моему разуму уснуть. Фрида Альварес была очень образованной дамой, что уже удивительно для начала девятнадцатого века, когда женщины обходились лишь необходимыми знаниями по кулинарии, домоводству, шитью или живописи. Редко кто умел достойно музицировать или говорить на иностранных языках. Фрида же преуспела не только в перечисленных «женских» дисциплинах, если их можно так величать, но и обладала необходимыми знаниями в области математики, физики и химии. Она отменно знала историю начиная от древних до нынешних времен и свободно изъяснялась на французском. Мне доставляло ни с чем не сравнимое удовольствие общаться с ней. Контроль над ответами выработался к тому времени на подсознательном уровне и не утомлял.
И все же несколько раз я позволила себе в рассуждениях заглянуть далеко вперед, но Фрида не подала виду и не стала задавать вопросов. Она удивлялась моей образованности, но ни словом, ни жестом не выдавала своего удивления, терпеливо ожидая, когда ко мне вернется память и я, наконец, поясню, почему верю в будущее человечества в окружении всевозможных механических монстров, а не в удалении к первоисточнику, к природе.
Порой на Фриду накатывала ностальгия, и она начинала вспоминать маленького Фитцджеральда, его проказы, его слезы и обиды, его детские болезни. Я восхищалась этой женщиной, через всю жизнь пронесшую любовь к своему воспитаннику, к приемному сыну, и была уверена, что любовь эта взаимна.
Иногда она начинала говорить о помолвке сэра Фитцджеральда с леди Анной Мортон, и тогда выражение ее лица менялось – я не понимала, почему, но избранница сына была ей явно не по душе.
– Безусловно, она хорошая девушка, – твердила, будто стараясь убедить сама себя, Фрида. – Она скромна, хорошо воспитана, происходит из очень достойной семьи. Соединить два рода и два дома было давним решением господ Коллинз и Мортон. Будущее детей решилось, когда они были еще совсем маленькими и не догадывались о замыслах родителей. Но, мисс Элен, мой Фитцли – он живой, он веселый, он вечно ищет приключения и любит быть героем, защитником слабых и несправедливо обиженных, он благороден, как истинный рыцарь, он идеальный мужчина в моих глазах! Кабальеро! А мисс Анна – не поверите – в ней нет жизни. Да, она красива подобно фарфоровой статуэтке, она не менее благородна и, полагаю, по-своему любит моего мальчика, но между ними не горит огонь, нет страсти. А мне ли, испанке, не знать, что такое вспыхивающая искра между мужчиной и женщиной?! Они проживут долгую спокойную жизнь, но будет ли она счастливой?
«Огонь и лед. Что я могла ей ответить? Что и через две сотни лет я буду полностью с ней согласна и поддержу ее точку зрения? Что без пламени, согревающего человеческие души, ничто не вечно, все обращается со временем в прах?»
В результате наших бесед мне все сильнее хотелось посмотреть на избранницу хозяина и составить собственное мнение о ней. А если получится, то и ощутить, какие чувства связывают этих двоих.
Настоящую любовь увидеть, пощупать, даже на подсознательном уровне, довольно легко. Я всегда в этот момент ощущаю нарастающее в груди тепло, губы мои растягиваются в глупую улыбку. Неважно, при виде молодой пары, воркующей друг с другом как голубки, или при виде убеленных сединами старичков, молча взявшихся за руки. В этот момент я стараюсь отвернуться, чтобы не помешать им, не разрушить очарования, взаимного насыщения божественным откровением.
Казалось, стоит мне взглянуть на избранницу хозяина, и я пойму, искренна ли она или преследует какую-либо цель.
Время шло, и моему невольному желанию познакомиться с леди Анной суждено было сбыться. Великий Оскар Уайльд оказался прав, сказав: «Будьте осторожны со своими желаниями, они имеют привычку исполняться…»
Только он забыл дополнить фразу – «исполняться неожиданно».
Вот в чем фокус!
Не прошло и нескольких дней после откровения Фриды, как я начала замечать изменения в поведении слуг. Они стали суетливы, взволнованы, беспокойно переговаривались друг с другом, метались по углам. С утра до вечера они тщательно убирали каждый сантиметр дома. В воздухе повисло напряжение и неясное ожидание какого-то события. Тайну открыла, как обычно, Розалинда, пришедшая поболтать после завтрака:
– Мы готовимся принять новую наемную прислугу, мисс, а также слуг хозяина из лондонского дома, потому что позавчера утром пришло известие о его возвращении, и не одного, а с целой компанией гостей, в числе которых будет его невеста – Холодная Луна, леди Мортон. Сами ее увидите!
Сначала я почувствовала огромную радость, что увижу хозяина поместья. После рассказов Фриды я была готова взглянуть на сэра Фитцджеральда совершенно другими глазами. Его молчаливость и замкнутость, которые я принимала за надменность и холодность, более не отпугивали меня. Он был зеркалом Фриды – женщины, посвятившей ему всю свою жизнь; он отражал ее черты характера, которые мне поначалу казались неприветливыми и невежливыми, что на самом деле было только защитной оболочкой для тонкой и очень ранимой души.
Но постепенно радость от ожидания встречи сменилась грустью. С ним прибывает его будущая жена! Желание познакомиться с леди Анной поближе сбывается на глазах! То, что она приедет, было делом решенным – слуги только и говорили, что хозяин дал распоряжение подготовить все свободные комнаты для приема гостей. Он устраивает пышный бал в честь своей избранницы, в связи с чем разослал приглашение ближайшим соседям и родственникам семьи Мортон. Я предвкушала интереснейшее зрелище. Присутствовать на балах мне не приходилось. Читать о них в книгах или видеть на экране – это одно, а почувствовать вживую эту атмосферу – настоящая удача! Пожалуй, не стоило в этот момент вспоминать о выпускном. Спустя пару сотен лет важное светское мероприятие превратится в извращенное подобие, катастрофический фарс.