Кролик, или Вечер накануне Ивана Купалы
Шрифт:
В первый момент жизнь без медузы мало чем отличалась от жизни с медузой – тем более что медуза после извлечения оставалась невидимой. Но потом произошло то, что навело меня на мысли об участии Бога в моей жизни.
– Я к чему тебе все это рассказываю? Дело в том, что несколько лет назад я ухаживал за одной барышней. Несмотря на платоничность отношений, я серьезно задумывался тогда о том, понравилось ли бы ей пить со мной кофе по утрам. Надо сказать, эта девушка была красива, а ум ее обладал известной живостью. Однако это было несколько лет назад, и вот, наконец,
Так вот, после того, как из меня вынули медузу, я вдруг обнаружил, что в другом конце стола сидит страшная тетка с мешками под глазами
(снаружи) и рафинированным презрением ко мне (внутри). Нечто подобное бывает в венгерских фильмах, которые мы с тобой так любили в нашем пионерском детстве, тех детских фильмах, в которых принц, оттоптав свои железные сапоги и миновав все препятствия, сжимает в объятьях принцессу. Но та внезапно превращается в злобную ведьму.
Очень я удивился этому превращению. Видимо, Господь спас меня тогда от утреннего кофе и сохранил для какого-то другого испытания. Более страшного.
Они пробыли в магазине полгода и тут же выкатились оттуда с десятью пакетами. В зубах у Рудакова был зажат холодный чебурек.
Надо было глотнуть противного теплого пива, а потом решительно признаться друг другу в том, что мы не знаем что делать.
Спас всех, как всегда, я. Увидев знакомую фигуру на площади у автобусов, я завопил:
– Ва-аня!
Знакомая фигура согнулась вдвое, и за ней обнаружились удочки.
Рудаков ловко свистнул по-разбойничьи, и из человека выпал и покатился зеленый круглый предмет, похожий на мусорную урну.
Фигура повернулась к нам. Это был Ваня Синдерюшкин собственной персоной.
VII
Слово о том, что можно услышать в сельском автобусе, и о том, отчего на чужие дачи опасно ездить зимой.
– Да, влетели вы, точно. – Синдерюшкин сел на мусорную урну, оказавшуюся рыбохранилищем, а по совместительству – стулом. – Вам возвращаться надо, а завтра поедете. С Курского. Или там с какого надо. Тут есть, конечно, окружной путь, но как всякий путь окруженца он представляет собой глухие окольные тропы. Так, впрочем, можно и до Тихого океана дойти.
– Слушай, а поедем с нами? – предложил Гольденмауэр, которому, понятное дело, терять было нечего.
– С ва-ами-ии… – Синдерюшкин задумался, но все поняли, что его рыболовный лед непрочен и скоро тронется.
– Точно-точно, – вмешался Рудаков. – Шашлыки, водка.
– Ну, водкой меня не купишь – вон у меня целый ящик водки.
Мы с уважением посмотрели на зеленую дюралевую урну, которую он называл ящиком.
– Что-то в этом есть римское и имперское, – заметил образованный
Гольденмауэр. – Урна, прах, сыграть в ящик. Водка как напиток для тризны…
Но его никто не слушал.
– Ладно, – махнул рукой Синдерюшкин, – ничего не надо. Пойдем, тут надо на автобусе проехать, а дальше пойдем пешком через мезонную фабрику.
Автобус оказался старым пердуном, что чадил черным,
Лишь два молодых человека, очевидно ботаника, вели между собой неспешный разговор:
– Я наверняка знаю травы лучше любого быка и коровы, однако ж я их не ем, – говорил один.
– Но быки и коровы не познали травы так, как познали ее мы, – продолжал тему другой.
– Я учил травы по монографии Клопштока, но познал их недостаточно.
Всякий знахарь познал траву лучше меня. Но чует ли знахарь траву? – снова вступал первый.
– Что Клопшток? Он не волшебник. Вряд ли Клопшток выйдет в ночь полнолуния за папоротником, нужен ли Клопштоку папоротник?
– Может, Клопштоку и не нужен папоротник, но он ему желанен?
– Нет, Клопшток часть той стальной машины, где дышит интеграл, ему невозможно познать папоротник. Но мы превзошли его – благодаря…
Тут оба спорщика воровато оглянулись и прекратили разговор.
В этот момент их скрыла чья-то парусиновая спина, и больше я их не видел.
Понемногу благостность снизошла на нас – вокруг блистали малахитом и яхонтом поля, кучерявились облака, летел мимо шмель.
Все было правильно, и дорога сама вела нас к цели.
Однако наш провожатый друг поскучнел. Что-то его насторожило.
– А нас там точно ждут? – затревожился Синдерюшкин. – А то, конечно, лето сейчас, но ехать на чужие дачи просто так – врагу не пожелаешь.
Рудаков тут же спросил, при чем тут лето.
– Ну летом-то всегда живым уйдешь, природа примет. А зимой другое дело…
И Синдерюшкин рассказал нам свою историю.
– Пригласили меня на дачу, – набив трубку, начал он. – Айда, говорят, новые мормышки опробуем. Ну, думаю, известное это дело.
Мормышки… Они коловорот не тем концом держат. Ясно же – водку пить будем. Собрался все же да поехал.
Дачная местность, мясные угли на шампурах, водки выпили, до мормышек, понятно, руки не дошли.
Дача хорошая, богатая и благоустроенная. Дело к ночи, а я, старый да тертый, рыболовный спальничек с собой прихватил. Собираюсь укладываться на фоне общего пляса и лобзания, но тут ко мне в комнату заходит девушка ростом в сто тридцать пятую статью
Уголовного кодекса и говорит:
– Я, – говорит, – знаю вас давным-давно, вы лучший друг моих родителей, и должна сказать вам следующее: я с детства вас хочу.