Кросс по грозовым тучам
Шрифт:
Глава 4. Совет безопасности
Если бы он не провел ночь в служебной конуре, утро не показалось бы столь отвратительным. Собственно, его даже и не было. Утро — это на худой конец чашка крепкого кофе и омлет с толстым куском ветчины. Возможность закрыть глаза, откинуть голову и представить, что скоро он пошлет куда подальше изоморфов, тараканов, больных на голову Граува и Стэнли, а сам махнет в Макао. Последний раз он провел там три дня подряд. Не расставался с гибкой и смешливой китаянкой и не выбирался из наполненной шампанским хрустальной ванны. Когда к ним запустили десяток
С Лизой он тоже ездил в Макао. Но то были другие поездки — красное вино в высоких бокалах, прогулки под звездами по шуршащему гравию. И мерцающий в сумерках взгляд жены, когда он, смеясь, подсадил ее на качели. Эти поездки остались частью другой, очень длинной жизни, которая ничем хорошим кончиться и не могла. Лиза была слишком хороша для него. Золотистые волосы ложились на плечи безупречной волной, даже когда она, сонная, поднималась с постели. Гладкая кожа словно светилась изнутри ровным, чуть розоватым светом. Когда, глядя в окно, Лиза думала о чем-то своем, между бровей рождалась чуть заметная складка. Сразу хотелось обнять. Утешить свою девочку. Слишком серьезную и потерянную в этом огромном мире.
Спустя двадцать лет Ларский понял, что больше так не может. Как-то ранним утром Лиза сидела к нему спиной и вставляла в уши длинные янтарные серьги. Он смотрел на склоненную голову и отведенный в сторону локоть и внезапно ощутил, что он не живет, а много лет смотрит один и тот же идеальный, кем-то для него придуманный сон. На душе стало муторно. Лиза не желала стареть и меняться. Многие на Земле использовали технологии сохранения молодости. Они жили, всегда прекрасные и юные, и умирали внезапно и гораздо раньше других, полностью исчерпав ресурсы организма.
С самого начала семейной жизни Ларский отговаривал ее от такого выбора, но Лиза не желала слушать. На все доводы пожимала плечами или выходила из комнаты, оставляя его одного. Ларский забросил попытки и постарался свыкнуться с решением жены и радоваться ее неизменной красоте. И у него получалось. Долго. Потом вдруг разом все развалилось на части. Совместная жизнь стала похожа на древнюю, затянутую паутиной картину. Полотно с изображением юной Данаи. Она пережила тысячи лет и десятки тысяч поколений, но не понимает и никогда этого не поймет. Ларский сам уже не понимал, как долго длится их брак, кто она и кто он, движется ли их жизнь хоть в какую-то сторону.
Он начал проводить ночи на работе, где осатанело пищал интерком, а в центре стола поднимались голограммы озабоченных парламентских, судейских чиновников, а то и высших офицеров контрразведки. Все чаще, плюнув на сон, Ларский закатывался в казино, где жизнь затягивала в водоворот возбужденных игроков, длинноногих брюнеток и фигуристых блондинок с торчащими сквозь полупрозрачный шелк сосками. Погоны Никиты Сергеевича Ларского стали толще. А Лиза внезапно ушла.
Когда это случилось, он месяц прожил, не выходя из кабинета. Каждые двенадцать часов очищал кровь от алкоголя, но ни разу не попытался связаться с женой. Не знал, чего хочет сам и что должен сказать ей. И сейчас не ответил бы на этот вопрос.
В Макао не разобраться в навалившихся проблемах. Зато легко разложить на атомы дрянь, что скопилась в голове. Теперь ее станет еще больше. Ларского вызвали в Совет безопасности. Несколько часов назад еще один таракан откинул хитин. В этот раз на Луне и без расслабленного изоморфа поблизости. Виновного не нашли.
На Совбезе на Ларского навалятся возбужденные военные с вопросами и самыми дурацкими предположениями. А он так и не решил, что делать с Иртом. После нового убийства по-тихому провернуть маленький план не удастся. Придется разъяснять, согласовывать, идти на компромиссы, а это верный способ сесть в лужу. Ну почему второго инсектоида убили сегодня, а не на недельку позже?
«Прибыть с отчетом по делу» — утром пришло сообщение. А какой к чертям собачьим отчет, если после вчерашней выходки Граува дело нужно открывать снова. Ларский плюхнулся в ложемент служебного челнока и закрыл глаза. Жаль, что вместо толстой папки с отчетом, нельзя предъявить толстую прокурорскую машину. Вроде как человек при деле.
— Мыс Канаверал, — прошептал он, как только ремни мягко обхватили тело.
Челнок несколько секунд висел неподвижно, потом рванул, набирая скорость. Легкая, убаюкивающая вибрация прошла по телу. Ларский не смотрел на экран управления, но чувствовал себя центром этого мощного механизма. Ему нравились челноки. В машине чувствовались неумолимость и спокойствие, которых не хватало самому Ларскому. С его мечтой всех бросить и всех послать даже не в пределы, а в запредельный космос. В кабине челнока жизнь переставала казаться давящим со всех сторон хаосом.
Толчок вырвал Ларского из приятной дремы. Привиделся Ирт Флаа, из ушей которого росли густые ветви. Монстр дрожал в прокурорском кабинете и очень доходчиво объяснял, как убил и частично съел инсектоида. А капитан второго ранга Тимоти Граув стоял рядом и смотрел на развалившегося в кресле следователя комитета межпланетных расследований с выражением восторга и обожания. Изоморфа с кустом вместо головы даже не замечал. Игры воспаленного с недосыпа сознания. Сглотнув горький привкус разочарования, Ларский сполз с вертикально поднявшегося ложемента. С правого борта уже призывно зиял выход. Пришлось ползти наружу.
Воздух порадовал прохладой, что редкость для этих мест. Вокруг мыса стелилась зелень, а синева воды стремилась к далеким, невесомым облакам на горизонте. В ста метрах от сектора парковки раскинулось серое полукруглое здание, открывая к небу веер серебристых лепестков. Низкие кусты, лавочки, беседки — все выглядело так уютно и благостно, хоть приезжай на отдых с друзьями. Ларский усмехнулся. Министерство обороны умело производить впечатление расслабленной, дружелюбной организации. Как будто распахнутое сердце не прикрывала снаряженная до горловины ствола пушка.
Он потянулся, наслаждаясь пару мгновений бризом, потом чертыхнулся и обреченно зашагал к зданию. Поверхность парковочного стапеля до отвращения бодро пружинила под ногами. Иллюзия, все иллюзия. Даже в домашней пижаме пехотинец есть пехотинец, и лучшее, что он умеет делать, — это бегать и стрелять. А вот и она — мамашка иллюзий — конусная башня, уходящая в воду бесцветным покатым боком. Вдоль нее по пересечению рельсов перемещались модули-генераторы силовых полей, процессоры всей этой великолепной геометрии.