Кроссворд для Слепого
Шрифт:
Служебная квартира Сиверова располагалась в старом жилом доме. Жильцы подъезда знали лишь, что в ней находится мастерская какого-то художника. Глеба Сиверова можно было представлять кем угодно — художником, журналистом, рабочим, писателем. Он обладал универсальным лицом, в котором каждый был волен разглядеть что угодно: один интеллектуала, другой недалекого рубаху-парня, третий ловеласа. Скажи кому-нибудь, что Глеб — преступник, отсидевший десять лет за убийство, поверили бы и этому. Такая внешность удобна — захочешь,
Потапчук преодолел шесть высоких этажей без единой передышки и, остановившись у металлической двери, прислушался к биению сердца.
— Входите, Федор Филиппович, — уже из коридора на генерала пахнул чудесный аромат свежесваренного кофе, дым дорогих сигарет. Слышна была музыка.
— Снова Вагнер? — Потапчук снял солнцезащитные очки и, поскольку это было единственное, с чем он пожелал расстаться, положил их на полку вешалки.
— На этот раз Верди.
— Никогда отличать их не научусь.
— Вам это и не надо.
Генерал прошел в большую комнату. Она многим напоминала мастерскую художника, если не считать, что в ней не было ни единого холста, ни единой картины. Подиум, застланный полотном, лампы, укрепленные на кронштейнах, ими при желании можно было высветить любую точку помещения. Компьютер, немного книг на деревянной полке и, конечно же, музыкальный центр и стойка для компакт-дисков.
— Ты бы для приличия хотя бы этот, как его… — пытался припомнить генерал, — поставил.
— Этюдник, что ли? Или мольберт?
— Конечно, он самый.
— Ко мне только вы и приходите. Но вы-то знаете, что я не художник. К тому же теперь художник может работать и на компьютере, без красок. Глеб широким жестом указал на потухший монитор и тут же спросил: — Как сердце, Федор Филиппович?
— Как в молодые годы, — улыбнулся генерал.
— Это как? — сразу почувствовал подвох Глеб.
— Так же неровно оно у меня билось, когда я впервые поцеловал девушку.
— Надеюсь, все остальное функционирует не хуже?
— Да, да, все как и в первый раз, — генерал принял из рук Сиверова чашечку с кофе. — Соблазны те же, но возможности уже не те, — вздохнул Потапчук. — Теперь мне только и остается что нюхать кофе, вдыхать дым твоей сигареты и глазеть на женщин. Страшно, Глеб! Мозги остаются прежними, а тело дряхлеет, — генерал звонко положил на журнальный столик портсигар, вытащил последнюю сигарету и картинно прикурил от бензиновой зажигалки. — Глеб Петрович, ты на меня не обижайся, пришел я к тебе по делу, от которого нельзя отказаться.
— Кому нельзя, мне или вам? — сразу же уточнил исходные позиции Глеб.
— Мне нельзя, а значит, тебе — тоже. Я сам сто раз себе в душе говорил «нет», придумывал десятки способов увильнуть, но, когда меня прямо спросили, берусь я или нет, ответил одним словом — «да».
— Я еще не
— Музыку выключи.
Глеб подхватил пульт дистанционного управления и через плечо направил его на музыкальный центр. Музыка мгновенно замолкла.
— Тебе придется убрать одного человека, — и тут же предвидя возражение, Федор Филиппович вскинул руку. — Погоди, Глеб, отказаться ты всегда успеешь. Войди в мое положение, меня обязали не разглашать тебе подробности, просто указать цель. Но для этого сгодился бы банальный киллер.
— Уже и вы сорите английскими словечками, — подколол Потапчука Слепой.
— Я, зная твои принципы, расскажу тебе предысторию человека, и ты узнаешь, почему именно его, именно сейчас решили убрать. А тогда решай сам.
— Я хотел бы глянуть на его фотографию, — попросил Сиверов.
Федор Филиппович с готовностью распахнул папку, полистал и вытащил большого формата портрет, отпечатанный на цветном принтере. Перед Глебом был портрет мужчины типично восточной внешности: жесткие темные волосы, округлое полное лицо, карие глаза с легкой поволокой, какие в народе принято называть коровьими, несколько щегольские усы.
— Я могу сказать, что этот человек обладает сильной волей, — тихо сказал Глеб, обращаясь как бы к самому себе, — что родился на Среднем Востоке. По национальности скорее всего — он задумался, — узбек, но не из наших, не из советских. Большую часть жизни провел в Афганистане, в боях, если и участвовал, то как командир. В атаку не ходил, в окопах не сидел. Фото сделано не так давно, теперь он живет в России, — Сиверов отложил фотографию и глянул на генерала с легкой улыбкой, мол, не ошибся?
— Не знаю, Глеб, как ты это делаешь, но все — сущая правда. Даже если ты назовешь его имя, я не удивлюсь, наоборот, это многое объяснит мне Возможно, ты уже встречался с ним?
— Нет, никогда. Скажите, Федор Филиппович, какое из предположений, сделанных мною, более всего удивило вас?
— Откуда ты знаешь, что он сейчас живет в России?
— Иначе вы ко мне не обращались бы, иначе он не попал бы в сферу интересов ФСБ.
Потапчук рассмеялся:
— Глеб, или ты слишком, умный, или я слишком тупой.
— Ни то ни другое, Федор Филиппович, просто каждый из нас привык мыслить своими категориями.
— Да, он афганец, по национальности — узбек, зовут его Омар шах-Фаруз. Во время афганской войны поддерживал наших, занимал большие должности, но умел ладить и с душманами. Никогда не лез вперед, не светился. После вывода советских войск перебрался в Москву. Омар был ценным клиентом для ГРУ, для внешней разведки, ему доверяли и доверяют в арабском мире, особенно в Палестине и в Ираке. Благодаря ему в восьмидесятые годы наше правительство легко переправляло на Восток партии оружия.