Кроссворд для Слепого

Воронин Андрей Николаевич

— Ну и что, пусть приходит с женой, мы ведь, мама, будем рады?

— Да, конечно, — немного опустив голову, произнесла сорокалетняя женщина и затем посмотрела в глаза Глебу. — Мы действительно будем рады, к нам ведь никто не ходит.

— Спасибо за приглашение. Если такая возможность представится, то обязательно буду.

Глеб распрощался, как будто мать и дочь были его старыми друзьями и он знал их уже лет сто. Садясь в машину, он оглянулся: Светлана стояла у окна и махала ему рукой.

— Так, не забыть, — сказал себе Глеб, — ровно через неделю. Надо будет прислать цветы Светлане, бутылку вина и хороший торт. Думаю, это будет им

приятно.

Глеб уехал в приподнятом настроении. Как он предполагал, так и получилось.

«Вот что такое профессионализм. Надо запоминать все, каждую деталь, каждую мелочь. Кто знает, что потом понадобится. Все-таки удивительно, зачем он покупал картину у бомжа? Что же было изображено на той картине? — Глеб продолжал ехать и пытался напряженно вспомнить сюжет. — Да, конечно же, портрет, немного странный — девушка в белом с цветами на каком-то ярко-синем фоне, словно по небу летит. Не хватало лишь звезд, солнца, птиц. Странная картинка, словно ребенок нарисовал…»

Картину Глеб видел в Витебске мельком, из-за плеча рыжего мужчины с двумя родинками на шее. Тогда его больше, чем живопись, интересовало, куда подевался Омар. Мужчина был с женщиной с короткой стрижкой и серьгами, в которых поблескивали зеленые камешки.

«По-моему, в руках мужчина держал фотоаппарат „мыльницу“. А как был одет Макс Фурье? Ну давай, давай, восстанавливай, собирай из кусочков цельную картинку. Играл духовой оркестр, по-моему, музыканты играли Штрауса. Да, да, фантазию Штрауса. Гобой немного фальшивил, а барабан бил слишком торопливо. Да что возьмешь с духовиков? Наверное, самодеятельный оркестр. Ясное дело, не оркестр фон Караяна. Так в чем же был одет француз? Воротник стойка, очки, круглые очки, камера… француз был с видеокамерой. На ногах у Макса Фурье, по-моему, сандалии. Нет, ног я не видел, но то, что рубашка была с коротким рукавом, а худые руки были волосатыми, это точно, в этом я ошибиться не мог. Рыжий мужчина с родинкой на шее на ухо сказал своей подруге: „Смотри, иностранец покупает у этого придурка“. Придурок… А как же выглядел этот придурок? Почему я его практически не запомнил? Ну, Глеб, вспоминай, вспоминай, ты можешь вспомнить все.»

И картинка, словно по заклинаниям, возникла.

«Мужчина лет пятидесяти с испитым лицом, очень смуглый, с залысинами, в очках. Круглое лицо, припухшие губы, небритые щеки. Какая-то дурацкая майка с растянутым воротом, черные или темно-синие, в общем, темные, — рассуждал Глеб, — да, темные брюки — трико, с отвисшими, растянутыми коленями, и черные туфли. У него была одна картина, с ней он и стоял. Пухлые губы, загорелое лицо, загорелое, как у работника пляжа. Наверное, мужичок много бывает на свежем воздухе, поэтому так сильно загорел. Ну вот, будь я художником, я наверняка смог бы нарисовать его портрет. Да, на память мне жаловаться грех, хотя, наверное, есть люди, зрительной памяти которых я мог бы позавидовать.»

ГЛАВА 16

Софья Ивановна Куприна, искусствовед, эксперт галереи «Мост», замужем была трижды. И все три брака были неудачными, закончились разводом. Вот уже второй год Софья была свободна. По большому счету, ей нравилась работа: презентации, фуршеты, подготовки выставок, заграничные командировки, встречи с искусствоведами и художниками, интересные разговоры. Но она чувствовала, как может чувствовать только женщина, насколько все в этом мире быстротечно и изменчиво. Красота уходила, возраст брал свое, и уже требовались усилия,

требовалось время, чтобы восстановить силы и выглядеть как в тридцать, быть обаятельной, умной, сексапильной, неотразимой.

Да, Софья была хороша собой, даже слишком. Она чувствовала на себе взгляды мужчин, липкие и хищные. Стоило ей поговорить с мужчиной минут десять, и ее пухлые губки, идеально накрашенные, начинали кривиться.

«Какой же он идиот!» — думала женщина, но произносила совершенно другую фразу:

— Извините, пожалуйста, но у меня дела… Да, можете позвонить, конечно же, я буду рада, — и уходила быстро и незаметно, как сухой песок на берегу моря уходит сквозь пальцы.

О, как печален ты,безжизненный песок,едва сожму в руке.Шурша, чуть слышносыплешься сквозь пальцы.

Все чаще и чаще вспоминала она японское пятистишие, глядя на свое отражение в зеркале.

К капризам, причудам и своеволию своего шефа Олега Петровича Чернявского она привыкла. Она старалась не обращать внимания на его чересчур резкие высказывания, а иногда на грубую, почти площадную брань. Олег Петрович хорошо платил, а она старалась безупречно делать свою работу.

После того как Чернявский принес в ее кабинет полотно Шагала, их отношения изменились. Шеф резко стал мягким, покладистым, изменился по отношению к ней кардинально. Он стал обходителен, учтив, отпускал своей сотруднице комплимент за комплиментом. Обращал внимание на ее одежду, на тонкий вкус, и Софья даже немного начала теряться, не понимая, с чем связаны подобные изменения.

Вот и сегодня, едва она вошла к себе, не успела поправить прическу, немного растрепанную теплым летним ветром, как в ее кабинет, постучавшись, чего ранее никогда не было, вошел Олег Петрович. Он был в кожаных штанах, дороих туфлях, рубахе, его глаза за стеклами очков поблескивали, словно в каждый попало по капельке масла. Губы Олега Петровича были влажными, он, как всегда, распространял вокруг себя аромат очень дорогого одеколона.

— Доброе утро, Софья.

— Здравствуйте, Олег Петрович.

— Ты с каждым днем хорошеешь, Софья. Уж не влюбилась ли?

— Перестаньте, Олег Петрович, какое там влюбилась! Кому я нужна?

— Вы, — искренне воскликнул Чернявский, — да будь я помоложе, да будь я побогаче, вы из моих рук не ускользнули бы.

— Ох, все вы, мужчины, такие, смотрите в глаза и врете.

— С чего вы взяли, что я вру? — Чернявский обращался к своей сотруднице то на «ты», то на «вы». К подобному обращению Софья Ивановна привыкла. — Присаживайтесь, — обратился он к ней, — сюда садитесь, напротив меня, — он взял Софью за плечи и усадил на вертящееся кресло возле компьютера. Затем неторопливо развернул кресло и устроился напротив. — Софья, скажи честно, глядя мне в глаза.

— Что сказать?

— Куда бы ты хотела поехать отдохнуть на месяц?

Женщина пожала плечами, тряхнула головой и чуть надула свои и без того пухлые губы.

— О, Олег Петрович, вы такие вопросы задаете! С вами хоть на край света, — в тон шефу пошутила Софья.

— Зачем так ставить вопрос? Я должен остаться на хозяйстве, должен же кто-то за всем присматривать?

— Не знаю, не знаю.

— Париж? Лондон? Роттердам? Канны? Рим? Мадрид? Венеция? А может быть, Софья, ты хочешь что-нибудь экзотическое?