Крот в аквариуме
Шрифт:
Пользуясь халатностью и болтливостью своих коллег, Поляков продолжал собирать нужные противнику сведения. Делал он это осторожно и профессионально: в процессе общения с офицерами вызывал их на откровенный разговор, подстраивался к обсуждаемым оперативным вопросам, в том числе связанным с агентурной деятельностью, и таким образом выуживал «втемную» интересующую американцев информацию. Добывал он ее и официальным путем — на проводившихся в отделе и управлении совещаниях.
Иногда запрашивал секретные материалы из других подразделений, а обосновывал это служебной необходимостью ознакомления с ними. При этом Поляков никогда не делал записей на клочках бумаги или в своем
Таким образом, Поляков помогал ФБР раскрывать агентурную сеть ГРУ не только в США, но и в некоторых других странах. И как следствие этого там начались аресты агентовнелегалов и высылка военных разведчиков, которые поддерживали с ними связь. Несколько агентов из их числа покончили жизнь самоубийством, судьба других сложилась тоже трагично — пожизненное заключение или не менее жестокие сроки наказания с призрачной надеждой на освобождение.
Практически не стало тогда и сформированной в США группы обеспечения военной разведки с нелегальных позиций. Всем офицерам группы были сделаны вербовочные предложения, но ни один из них не пошел на предательство. Кончилось это тем, что они были объявлены персона нон-грата и выдворены из США. Да и на родине одни из них были уволены из ГРУ, других вынудили уволиться без выслуги лет, а третьи стали невыездными.
По факту разгрома агентурной сети в США была создана в ГРУ специальная комиссия. Она проанализировала каждый провал в отдельности и в совокупности с другими и пришла к выводу, что основными причинами явились нарушения конспирации офицерами-связниками или же самими агентами. А провалы нелегалов Жакоба и Троповой были списаны на ранее разоблаченного шпиона — подполковника ГРУ Петра Попова. По завершении работы комиссии нелегальное управление военной разведки было расформировано, как недееспособное и не имеющее базы в других странах.
Неудовлетворенный такими неглубокими выводами полковник Сенькин, ранее работавший с Поляковым в Нью-Йорке, встретившись с ним лицом к лицу в стенах «аквариума», после обычного обмена сведениями завел неприятный для него, «кусательный» разговор:
— Если бы выяснением причин массовых провалов занялась «Контора глубокого бурения», я имею в виду КГБ, то выводы могли бы быть совсем другими. Я на сто процентов уверен, что подозрения могли бы тогда пасть на кого-то из сотрудников нью-йоркской резидентуры, когда вы были там заместителем резидента. Кстати, такие слухи по сей день бродят по нашей конторе. Вот не дай бог начнется расследование кагэбэшниками. А уж они-то докопаются до истины…
Поляков несколько секунд молчал, оценивая то, что сказал Сенькин: неожиданно ему пришло в голову, что Анатолий Борисович шантажирует его, но он тут же отбросил эту мысль, как явно нелепую. «Сенькин не тот человек, чтобы шантажировать», — подумал он и, с тревогой взглянув в глаза собеседника, тихо спросил:
— И что же муссируется в тех самых «бродячих» слухах? Кого хоть подозревают?
Сенькин вначале растерялся, не зная, что ответить, потом сказал:
— Но я же говорил вам, подозревают всех тех, кто располагал хоть какой-то информацией о нелегалах и других агентах в Америке. И, разумеется, подозревают и лично вас, Дмитрий Федорович. Вы же, как заместитель главного резидента, знали и готовили к работе всех наших нелегалов в США. А офицеры из группы обеспечения имели дело только со своими двумя-тремя агентами.
Неприятный холодок пробежал по спине Полякова. Он был весь как натянутая струна, услышав то, что сказал Сенькин. Затем изобразил искреннее удивление, покачал головой и бесстрастно обронил:
— Все это чушь, Анатолий Борисович!
— Нет, Дмитрий Федорович, это не чушь! — парировал Сенькин. И, вспомнив их посещение резиденции американской миссии при Военно-штабном комитете, добавил: — Слухи, Дмитрий Федорович, великая вещь! Они рождаются, долго живут и умирают по неведомым нам законам…
Морщась, словно от внутренней мучительной боли, Поляков молчал.
— Мне вот до сих пор непонятно, — продолжал Сенькин, — почему два года назад, когда мы вместе были у генерала О'Нейли, вы задержались в офисе почти на три минуты? Вы же, наверно, понимали, что там были два сотрудника ФБР и они могли вам устроить такую провокацию, после которой вы никогда бы не смогли отмыться.
Вконец сбитый с толку Поляков сильно покраснел, зловеще улыбнулся краешком губ и грубо процедил:
— Хам ты, Толя, и плебей! Я догадываюсь, что ты вот тоже подозреваешь меня. А зря! Грех будет на тебе за это! — И он посмотрел на Сенькина злобным взглядом.
Тут уже не выдержал и Сенькин.
— Да все мы были для тебя плебеи. И, как ты любил нас называть в Нью-Йорке, все мы — коновалы, — перешел он на «ты». — Как бы то ни было, Дмитрий Федорович, но я считаю, что ты тоже повинен в провалах наших людей в Америке.
Столь откровенное обвинение словно обухом по голове ударило Полякова, он сразу стал ниже ростом, внезапное оцепенение настолько охватило его, что слова застряли комом в горле. Преодолев спазм, он все же раздраженным голосом процедил:
— Значит, ты все-таки причисляешь меня к числу виноватых в провалах нелегалов? Никогда бы не подумал, что ты опасный человек.
По его тону Сенькин понял, что тот обозлен на него до предела, и, чтобы как-то смягчить неприятный разговор, спокойно проговорил:
— Не надо меня опасаться, Дмитрий Федорович. Это еще не тот день, а тот день, как подсказывает моя интуиция, придет потом. Уж он-то наверняка все расставит на свои места. Вот его ты и бойся!
— Да пошел ты куда подальше! — вспылил Поляков, покрываясь холодным потом. — Я за Родину кровь проливал, а ты вздумал подозревать меня чуть ли не в предательстве. Да какое ты имеешь право на это?! Ты просто наглый шантажист! Наслушался каких-то нелепых слухов и давай покрывать меня сверху донизу своими подозрениями. Вот зачем ты ссылаешься на свою мутную интуицию? Было бы лучше, если бы ты молчал со своими глупыми предсказаниями о каком-то опасном дне. Да и вообще, кто ты такой!
— Ну чего ты кипятишься, Дмитрий Федорович? — спокойно ответил Анатолий Борисович, стараясь говорить как можно мягче. — То, о чем я говорил сейчас, это всего лишь мое предположение, и нечего тут нервничать. А то, что провалы в США произошли и по твоей вине, я пока не утверждаю, а допускаю. И это, извини, мое личное мнение.
Поляков, вконец сбитый с толку, пролепетал:
— Ну вот опять ты за свое!
И тут Сенькин проявил образцовый профессионализм разведчика: