Крот в аквариуме
Шрифт:
Духанин: В таком случае дайте показания, сумел ли Скотцко, как кандидат на вербовку, предоставить вам полезную информацию?
П.: Если говорить честно, то это была малозначимая информация, в которой было только пять-семь процентов правды.
Д.: А теперь хотите услышать, какую оценку и резолюции имели полученные вами информационные материалы, которые давали вам цэрэушные «дипломаты»?
П.: Да, конечно.
Духанин достал из папки отпечатанный листок бумаги и начал зачитывать:
— «Сведения Риноса содержат устаревшую информацию за семьдесят четвертый год. Оперативно значимых материалов от Флинта и Алвина Капусты в Бирме, от Вильямса, Риноса, Диллона и Скотцко в Индии по наиболее важным военно-политическим вопросам практически не поступало. Не было добыто ценной информации и по главному противнику — США. Этот раздел разведывательного задания выполнялся Даниным [104] неудовлетворительно…»
Лицо генерала искривила жалкая улыбка, — это была улыбка злобы.
104
Псевдоним резидента Полякова Д.Ф. в Индии и Бирме.
— Да знаю я все это, Александр Сергеевич! — отмахнулся он рукой. — Но не кажется ли вам странным, если я неудовлетворительно выполнял задания по главному противнику, то почему же тогда дважды после Бирмы меня направляли в Индию? И не на рядовую должность офицера разведки, а военным атташе, руководителем резидентуры и начальником военно-стратегической разведки. А главное — дали звание генерала!
— Не надо лукавить, Дмитрий Федорович. Успешностью своей карьеры и присвоением генеральского звания вы больше обязаны протекции начальника управления персонала генерал-лейтенанта Изотова. Кадры тогда закрывали глаза на ваши промахи и ляпсусы в работе за кордоном, а также и на мнение некоторых ваших непосредственных руководителей в центральном аппарате ГРУ… А теперь я хочу вам показать протокол осмотра журналов «Военная мысль» за 1958–1980 годы. Ознакомьтесь с его содержанием и уточните, какие номера журналов были вами переданы американской разведке?
После долгой паузы, связанной с чтением протокола, Поляков сказал:
— Я ознакомился с предъявленным мне аналитическим документом. Впервые я стал передавать номера этого журнала с конца семьдесят третьего года. К моменту моего приезда в Дели их скопилось в офисе довольно много. Все номера журнала с тысяча девятьсот шестьдесят пятого по май восьмидесятого года включительно я дозированно передавал американцам. По содержанию «Военной мысли» можно было понять, что ядерную войну выиграть невозможно. Тем самым я показал американцам, что советские военные руководители не сумасшедшие поджигатели войны. На мой взгляд, журнальные публикации в какой-то степени и предопределили видение неправильности расчетов американцев, которые могли бы привести их к победе в «горячей войне».
— Если вы считаете, что помогли предотвратить «горячую войну», то как тогда понимать выдачу американцам технических данных на советские противотанковые ракеты? Спустя некоторое время эти данные позволили США противостоять в Ираке нашим ракетам при проведении военной операции «Буря в пустыне». Так что не ради предотвращения «горячей войны», а для победы в ней американского оружия передавали вы секретные сведения и раскрывали военную тайну о разработке и создании в СССР лазерного оружия. Советские эксперты подсчитали, что своим предательством за четверть века вы нанесли нашей стране огромный политический и экономический ущерб, а тем, на кого вы так долго работали, дали прибыль в миллиарды долларов.
Поляков с каменным замороженным лицом смотрел в окно, как будто истина могла покоиться где-то там, далеко.
Следователь терпел подобные его выходки, зная, что делать замечания генералу Полякову — себе же хуже: он в таких случаях замыкался и подолгу молчал.
Однако на сей раз Духанин решил прервать затянувшуюся паузу:
— На суде вам, Дмитрий Федорович, обязательно напомнят о том, что я сказал вам сейчас.
К большому удивлению Александра Сергеевича это замечание не произвело на Полякова никакого впечатления. Вобрав голову в плечи, он продолжал отрешенно смотреть в окно.
Будучи по натуре человеком твердым и привыкшим говорить ровно столько, сколько необходимо, Духанин недовольно смотрел на молчавшего Полякова, потом спросил:
— Так имеете ли вы, Дмитрий Федорович, какие-либо дополнения или уточнения по обстоятельствам своего сотрудничества с американскими разведорганами за время второй командировки в Индии?
Поляков: Да, имею. Незадолго до моего отъезда в отпуск на одной из конспиративных встреч я был проинформирован Вольдемаром Скотцко о допущенной мною ошибке при осуществлении ближней радиосвязи с ЦРУ в Москве. Ошибка заключалась в том, что я произвел шифрование одного из сообщений с ранее использовавшейся кодировочной группой. Это, по оценке американцев, делало канал связи якобы уязвимым для радиоконтрразведки КГБ. А с другой стороны, это противоречило утверждениям специалистов ЦРУ о том, что автоматически передаваемые в высоком скоростном режиме сообщения практически невозможно было запеленговать. Тогда это меня успокоило, но огорчило другое: от имени ЦРУ Скотцко неожиданно повинился передо мной об одной компрометирующей меня истории. Оказалось, что в США вышла книга их бывшего сотрудника Дэвида Мартина, в одной из глав которой рассказывалось о том, что в ФБР с предложением своих услуг обратились два сотрудника разведорганов КГБ и ГРУ, работавших в Нью-Йорке под крышей Постоянного представительства СССР при ООН. Что одного окрестили Скочем, а другого — Бурбоном. Я, естественно, сорвался тогда и облаял Вольдемара за возможный провал меня по вине ЦРУ. Он, конечно, успокаивал и убеждал в том, что под сотрудником ГРУ имелся в виду не я, а техник нашей резидентуры в Нью-Йорке Николай Чернов. Но при этом заметил, что неприятности у меня все-таки могут быть, и от имени руководства ЦРУ стал уговаривать меня не возвращаться в СССР и перебраться из Индии в Америку. Так мне стало известно тогда еще об одном агенте ЦРУ, Скоче, то есть о Чернове. Что касается предложения о невозвращении на родину, то я, кажется, уже рассказывал — на обещанную мне райскую жизнь в Америке я твердо ответил ему: рад бы в рай, да вот грехи не пускают. После моего категорического отказа он спросил: «А что ждет вас в России?», я ответил: «Меня ждет там только братская могила».
Духанин: В июне 1980 года состоялась последняя ваша встреча с Вольдемаром Скотцко. Какое-то задание на Москву он дал вам тогда?
П.: Перед отъездом из Дели американец снабдил меня еще одним быстродействующим радиопередатчиком «Брест», дал график связи, брелок с вшитой в его подложку инструкцией на случай моего выезда за границу и тысячу долларов на расходы, если вдруг окажусь за рубежом на незаконном основании. Способ поддержания связи на территории СССР оставался прежний — это тайники и радиосвязь. Конкретного задания не было, давалось лишь общее, глобального плана. Наверное, ЦРУ предчувствовало мое разоблачение и потому не стало особо озадачивать меня. Да и сам я, собираясь к отъезду в Москву, интуитивно чувствовал, что возвращаться из отпуска не придется, и потому захватил с собой все наиболее ценное и все то, что могло скомпрометировать меня по работе в Дели.
Д.: Теперь дайте показания, как сложилась ваша судьба в Москве.
П.: Находясь в отпуске в Москве, я стал систематически обнаруживать признаки проявляемого к своей персоне пристального внимания со стороны КГБ. На основе их интенсивности я понял, что против меня ведется оперативная разработка. Понять это не составляло особого труда, поскольку за моими плечами было уже более тридцати лет работы в разведке. Подтверждалось это и такими «проколами» КГБ, как ничем не обоснованный таможенный досмотр прибывших из-за границы личных вещей генерала-дипломата; периодически появлявшийся за мной «хвост»; установление в квартире техники слухового контроля и так далее. К этому, безусловно, относились и другие признаки.
Например, поведение коллег при встречах со мной, некоторые из них стали сторониться меня, отворачиваться и не отдавать честь, как старшему офицеру. Потом неожиданно сообщили о том, что из КГБ поступил документ, компрометирующий меня перед индийскими спецслужбами. Что индийская контрразведка может якобы арестовать или выдворить меня из страны. С этого момента и овладела мной знобкая, неотвязная тревога. Стало понятно, что прессинг в отношении меня далеко не случаен. А за неделю до окончания отпуска в принудительном порядке направили на диспансеризацию и сразу же госпитализировали. После выхода из госпиталя известили о том, что «по состоянию здоровья» я отстранен от дальнейшей командировки в Индию и переведен на участок работы, не связанный с секретами. То есть в Институт русского языка имени Пушкина. А спустя еще некоторое время меня уволили в запас. КГБ тем временем продолжал, можно сказать, открыто контролировать меня. Поэтому о поддержании связи с американцами в Москве я уже не помышлял и, как говорится, вынужден был залечь на дно. Тогда же предпринял срочные меры по ликвидации уликовых материалов, хранившихся в доме матери, на квартире и на даче. О некоторых местах их хранения я, конечно, забыл. Разумеется, избавился я и от двух быстродействующих радиопередатчиков «Брест». Я вывез их на дачу и размолотил там на камне, а остатки сжег в бачке для мусора. Помню, оставались где-то инструкции по восстановлению связи с американцами как в Москве, так и за границей в случае моего выезда туда…