«Крот» в окружении Андропова
Шрифт:
неоперившийся птенец от разведки вместе с семьей проследовал в Вашингтон, где активно включился в… приобретение японской бытовой техники. Причем не за наличные, а по бартеру. Аудиосистему «Сони» — за пару ящиков «Столичной», которая в посольском магазине стоила на порядок дешевле, чем в американских супермаркетах. На этой элементарной сделке ФБР его и «спеленало». Причем сам Моторин воспринял содеянное с легким сердцем. Его больше волновало другое — как договориться с ФБР об оплате номера в дешевенькой гостинице, чтобы регулярно развлекаться там с секретаршей одного из советских учреждений в Вашингтоне. Договорился — по сто «зеленых» за каждое посещение гостиницы. Всего-то!
В двухтомнике своих воспоминаний В. Крючков признает, что в период 1973–1981
ДЯДЮ ВАСЮ НЕ ВПЕРВЫЕ СНЯЛИ С РУКОВОДЯЩЕЙ ДОЛЖНОСТИ
Впервые же это случилось в марте-апреле 1953 года, когда Лаврентий Берия отозвал из загранкомандировок практически всех резидентов. Он лично решал их дальнейшую судьбу.
В числе отозванных был и наш резидент в Израиле В. И. Верти-порох. Его отчет понравился Лаврентию Берии. Но еще больше наркому понравился сам Вертипорох: высокий, статный, импозантный. Отпустив резидента и сопровождавшего его Старцева, Берия поинтересовался у начальника управления: «Кто Вертипорох по должности и как вы намерены его использовать?» На это последовал ответ: «Мы планируем его на должность заместителя к товарищу Старцеву». Берия поморщился и сказал: «Как же так? Этот — такой красивый, такой представительный, со свежим опытом оперативной работы, а тот — совсем невыразительный, невидный такой… Давайте сделаем наоборот!» Так, по капризу Берии, дядя Вася был снят с должности начальника отдела, на которую он вернулся только в 1957 году.
По прихоти же Крючкова дядю Васю не просто сняли с должности, а отлучили от разведки. Его соратники утверждают, что после того позднего звонка Старцев, смирив гордыню, сам позвонил в Ясенево и сказал, что хотел бы еще поработать. А ему ответили: «Вы хотели бы, но с вами не хотят».
И последнее. Все мои собеседники рассказывали о том, что Старцев имел немало высоких государственных и ведомственных наград, был кавалером орденов Ленина, Трудового Красного знамени, Красной Звезды, знака «Почетный сотрудник госбезопасности». Но никто и никогда не видел его при орденах и медалях. Не щеголял он и в генеральских лампасах. Считал, что разведчику ни к чему выставлять себя напоказ. Даже в узком кругу друзей предпочитал не распространяться о делах и зигзагах своей служебной карьеры. Известно лишь, что в 1938 году он был принят на работу в контрразведывательное подразделение НКВД. Оттуда перешел в разведку. «Пахал в поле» в нескольких странах Азии, и Европы. И имел, выражаясь казенным языком разведки, конкретные вербовочные результаты.
Его не стало 11 апреля 1984 года.
Персидские мотивы Дмитрия Кузьмина _
Семидесятые годы. Тегеран. Первый секретарь советского посольства в Иране Дмитрий Кузьмин припарковал свой «додж», вышел из машины и отправился на встречу с одним из лидеров антишахской оппозиции Хасаном Фарзане. Они проговорили меньше часа, а когда Кузьмин вернулся к месту, где оставил автомобиль, то обнаружил, что «додж» исчез. Он непроизвольно посмотрел на часы — 15.23. Почему-то подумал: «Вот вам и первый угон автомашины нашего посольства». Но делать нечего. В ближайшем полицейском участке Кузьмин предъявил дежурному офицеру свою дипкарту и заявил о случившемся. Дежурный в чине майора тотчас связался по рации со всеми постами города. Потом еще пару раз позвонил по телефону куда-то. И наконец заметил: «Вряд ли это уголовники. Они на такое бы не решились, знают, чем чреват для них угон автомобиля с дипломатическими номерами». Из дальнейших рассуждений майора недвусмысленно вытекало, что исчезновение «доджа» — дело рук САВАК, шахской службы безопасности. А на прощание сказал: «Как только найдем вашу машину, сообщим в консульский отдел советского посольства»…
Полковник Дмитрий Тимофеевич Кузьмин вышел в отставку в 1986 году. А до этого считался в нашей разведке одним из ведущих специалистов по Ирану, в котором проработал 14 лет. Срок для работы «в поле» в одной стране — мало сказать внушительный для разведчика.
— Дмитрий Тимофеевич, как получилось, что вы столько лет провели в Иране?
— Все началось с учебы в Московском институте востоковедения, куда я поступил в 1946 году. Там настолько увлекся Ираном, его историей и культурой, вековыми традициями и обычаями, что решил во что бы то ни стало овладеть языком Фирдоуси и Омара Хайяма, как родным.
— И вам это удалось?
— Да. Я свободно общался с иранцами из разных слоев общества на их языке или даже жаргоне. Прочел в подлиннике всемирно известных персидских поэтов-классиков и, естественно, без труда читал газеты, журналы, слушал радио- и телепередачи.
— Но возможно ли так любить страну и одновременно вести против нее разведку?
— Все 14 лет, проведенные в Тегеране, я действительно занимался разведкой. Но не «против» этой страны и ее народа, а всего лишь «в» этой стране. А против кого? Против тогдашнего нашего ГП — «главного противника». Точнее, против США и их союзников по НАТО, которые создавали в этом регионе военный плацдарм против нашей страны. Национальным же интересам Ирана, его государственной безопасности моя работа не причинила ни малейшего вреда.
— А разве вы не вовлекали иранских граждан в свою разведывательную деятельность? Не делали их «агентами Кремля»?
— Лучше ответить конкретным примером. В 1978 году в Тегеране был арестован и предан суду генерал Могарреби. Его обвинили как раз в том, что он якобы за «тридцать сребреников» продал свою страну и стал «агентом Кремля». Его расстреляли, несмотря на то, что адвокат представил судьям убедительные доказательства того, что генерал своими действиями не нанес никакого вреда Ирану.
— Адвокат на то и адвокат, чтобы всеми возможными и невозможными способами доказать невиновность своего подзащитного, даже если он — отпетый убийца. Не так ли?
— В данном случае не так. Чтобы понять мотивы сотрудничества Могарреби, следует вспомнить, что во. второй половине семидесятых годов иранское общество было расколото на две части. Шах Мохаммад Реза Пехлеви и его ближайшее окружение, опираясь на мощный репрессивный аппарат и, в частности, на разветвленную службу безопасности — САВАК, выступали за американизацию страны, хотя так называемый американский образ жизни был чужд и неприемлем для подавляющего большинства иранцев, исповедующих шиитское направление ислама, веками воспитывавшихся на совершенно иных моральных и нравственных ценностях. Поэтому интеллигенция, студенчество, торговцы все более активно и открыто выступали против шахского режима. Возглавило же эту борьбу радикально настроенное духовенство во главе с аятоллой Хомейни.
Д. Т. Кузьмин (справа) с военным атташе Пакистана на приеме в посольстве. 1959 год
Антиамериканские и антишахские настроения набирали силу и в армейских кругах, среди офицерского корпуса и генералитета. Одним из таких и был генерал Могарреби, высокопоставленный сотрудник Генштаба иранской армии. Поступавшие от него сведения касались исключительно поставок американского вооружения в Иран. Ни о каких секретах, затрагивающих национальную безопасность страны, не было и речи. И еще один немаловажный штрих. Генерал за все время сотрудничества с нами не получил ни единой копейки. Он никогда не поднимал вопроса о каком-либо вознаграждении. Он руководствовался интересами своей родины.