Кровь баронов
Шрифт:
— Он приехал, ваше сиятельство.
— Что же он говорит?
— Он говорит, что на него напали воры, отняли у него лошадь и даже одежду. Но я так торопился к вашему сиятельству, что не успел расспросить его подробнее.
— Чего бы это ни стоило, но человек, которого я тебе указал, должен быть отыскан. Пошли за ним всех людей, сколько есть у тебя. А Фабиана пришли в мою комнату. Я сильно сомневаюсь в этой истории о ворах и заставлю его сказать мне всю истину.
На третий день, с восходом солнца, сенешаль и его свита оставили замок Гейерсберг.
— Наконец! — вскричал Флориан, когда последний всадник переехал подъемный мост. — Наконец-то мы останемся одни!
Молодая девушка далеко не разделяла радости рыцаря. С беспокойством она помышляла, что теперь ей придется скрывать все, что у нее на сердце, слушать нежные речи Флориана, добрые слова баронессы, слушать и улыбаться в ответ на их мечты о будущем счастье.
Но к полному удовольствию Маргариты Флориан довольствовался тем, что окружал молодую девушку безмолвным обожанием, и только одни глаза его говорили о любви. Маргарита очень ценила эту деликатность молодого воина.
Было решено отпраздновать помолвку в следующий четверг. Всю ночь со среды на четверг Маргарита провела в слезах, моля Бога дать ей силы выдержать свое великодушное самопожертвование.
Когда она сошла к завтраку, Флориан был поражен переменой в ее лице.
Пользуясь минутой, когда, по уходу баронессы, они остались вдвоем, он встал на колени перед Маргаритой и нежно взял ее за руку.
— Маргарита, — сказал он ей. — Несмотря на уверения, что чувства ваши ко мне не изменились, я обеспокоен. Вы печальны, страдаете и не хотите открыть причину вашей горести и страдания. Неужели вы не имеете доверия к мне? Если то, что вас огорчает, сколько-нибудь касается меня, то разве следует поэтому скрываться от меня? Я не умею так хорошо выразить любовь мою, Маргарита, но верьте, что любовь эта достойна вас. Я люблю вас настолько, чтобы быть счастливым вашим счастьем, хотя бы мне пришлось за него поплатиться несчастьем всей моей жизни.
— Я вам верю, Флориан! — прошептала молодая девушка, невольно сжимая руку рыцаря. — Вы добры, и я вас люблю, Флориан, — продолжала Маргарита с глубоким волнением. — Я вас люблю, как брата, — прибавила она едва слышно; но Флориан слышал только начало фразы, которое наполнила восторгом его сердце.
Ободренный словами молодой девушки, он хотел, наконец, открыть ей свое сердце, всю любовь, которую заключало оно, и Маргарите приходилось испытать одну из тех пыток, которые ее страшили. Но вошедший слуга объявил Флориану, что его спрашивает какой-то незнакомец.
— Его имя? — спросил с нетерпением Флориан.
— Он не говорит.
— Пускай он придет в другой раз. В настоящую минуту я не могу его принять.
— Он поручил передать вам это, сударь.
Слуга подал Флориану золотое кольцо, на котором были вырезаны три слова: «По первому призыву». Флориан вздрогнул и побледнел.
— Что такое? — спросила Маргарита. — Недобрая новость, Флориан?
— Нет, — проговорил он задыхающимся голосом, — нет… Это друг, приезда которого я не ожидал… Я должен поговорить с ним… До свидания, Маргарита… Помолитесь за меня…
Он поцеловал руку молодой девушки и удалился вслед за слугой.
IX
Человек, ожидавший Флориана, был мужчина лет тридцати, хотя по-видимому ему и можно было дать за сорок, до того лицо его было изборождено глубокими морщинами и носило следы усталости и болезни. Его высокий стан уже горбился, как у старика. Его впалые глаза блистали болезненным блеском от лихорадки, снедавшей тело и мозг незнакомца.
Его и без того уже высокий и широкий лоб казался еще выше от недостатка волос. Довольно большой рот его имел странное выражение сарказма и энергии.
По временам исхудалые руки его судорожно сжимались, как бы стискивая перо или рукоятку меча.
Хотя он и носил одежду дворянина тогдашнего времени, но вместо сапог был обут в толстые, изношенные и запачканные грязью башмаки, облегчавшие долгую ходьбу по дурным дорогам.
Человек этот казался очень усталым.
Он сидел в кресле, руки его безжизненно висели вдоль тела; голова была закинута на спинку кресла — вся поза показывала слабость и истощение.
Но, тем не менее, при входе Флориана незнакомец быстро встал и твердыми шагами подошел к молодому человеку.
— Флориан, — произнес он, — узнаете ли вы меня?
— Да будет благословен приход ваш в этот замок, Ульрих Гуттен, мой благородный учитель! — вскричал рыцарь, сжимая с чувством и почтением руку гостя.
— Благодарю тебя за твое приветствие, — сказал Ульрих. — Но такие гости, как я, редко приносят с собой радость; чаще они бывают причиной горести и слез.
— В замках, может быть, — сказал Флориан, — но в хижинах приход подобных гостей скорее осушает слезы, чем заставляет проливать их.
— Флориан, — прервал его Ульрих, — минуты мои сочтены и даже другу я не могу пожертвовать часом. Минута настала, готов ли ты следовать за мной?
— Через несколько дней, Ульрих, — отвечал рыцарь.
— Взгляни на это кольцо и вспомни твой долг и твою клятву, — сказал Ульрих. — По первому призыву.
— Сегодня именно назначена моя помолвка…
— С дочерью императора, — прервал его Ульрих. — Я знаю это, потому-то я и пришел сегодня утром. Брак этот не должен состояться, Флориан.
— Отчего?
— Неужели красота женщины заставила тебя забыть все величие и святость дела, которому ты поклялся служить? Слушай, Флориан: когда я тебе объяснил, два года тому назад, в каком положении находятся наши крестьяне-христиане, с которыми обращаются как с вьючными животными, оправдываясь тем, что они носят название рабов и вассалов — твое благородное сердце содрогнулось от их страдания. При виде этих ужасов, сердце твое возмутилось. Ты поклялся перед Богом пожертвовать твоим состоянием и жизнью для облегчения участи несчастных угнетаемых. Ты поклялся покинуть все, что было дорого тебе на земле, отказаться от своих титулов, от своего имени, семейства и посвятить себя всецело святому делу свободы и единства Германии. Правду ли я говорю?