Кровь богов. Сага мертвых песков
Шрифт:
Торг начался внезапно и обыденно. Судозай начал монотонно перечислять достоинства пленника, но Абд аль-Хафид грубо прервал его и предложил пятьдесят рупий.
— Сто! — немедленно выкрикнул Ширкух. Абд аль-Хафид бросил на него раздраженный и угрожающий взгляд. Ширкух нагло усмехнулся. Толпа заволновалась в предвкушении ссоры.
— Триста! — рявкнул эмир, рассчитывая наповал сразить этого непочтительного бродягу.
— Четыреста! — бросил Ширкух, пожав плечами.
— Тысяча! — запальчиво выкрикнул Абд аль-Хафид.
Ширкух рассмеялся эмиру в лицо, и толпа засмеялась вместе с ним. Абд аль-Хафид почувствовал себя в дурацком положении.
У Брента сердце упало в пятки, когда он услышал, что Ширкух вступил в торг. Если этот человек намеревался ему помочь, то выкуп был самым действенным способом это сделать. Но надежда снова оставила его, когда он увидел злобное лицо Абд аль-Хафида. Эмир не упустит свою добычу, и хотя русский еще не заполучил сокровища шайтана, у него, без сомнения, больше денег, чем у Ширкуха.
Заключение Брента отличалось от того, что думал Абд аль-Хафид. Эмир бросил взгляд на Алафдаль-хана, невольно поднявшегося в седле, когда разгорелся торг. Он увидел бусины пота над широкими бровями вазира и понял, что между ним и разодетым молодым чужестранцем сговор. В глазах эмира сверкнула злоба.
По своей натуре Абд аль-Хафид был скупым. Он мог бы расточать золото, как воду, на главное дело, но его раздражала необходимость платить непомерную цену для достижения малой цели. Но каждый в толпе знал, что Алафдаль-хан ссудил деньги Ширкуху и что вазир был одним из самых богатых людей города, к тому же большой транжира. Ноздри Абд аль-Хафида раздулись от ярости, когда он понял, что может оказаться побежденным безрассудной расточительностью Алафдаля, если Ширкух будет упорствовать в своем дерзком противодействии его желанию. Он еще не успел прибрать к рукам сокровища шайтана, а его личный фонд был истощен постоянными тратами на шпионскую сеть и всевозможные интриги. Абд аль-Хафид поднимал цену резким злобным голосом.
Брент наблюдал за происходящим с живым интересом. Обладая интуицией игрока, он понял, что положение эмира пошатнулось. Ширкух во всех отношениях нравился толпе. Люди смеялись над его остроумными репликами, солеными и сверкающими всей стародавней непристойностью Востока, и, прячась за скинами соседей, посмеивались втихомолку над эмиром.
Предложенная цена выросла до невообразимой величины. Абд аль-Хафид чувствовал возрастающую враждебность толпы, в то время как Ширкух крутился в седле, хлопал себя по бедрам и, звонко выкрикивая свою цену, демонстративно размахивал кожаным мешочком, издающим мелодичный звон.
Волнение толпы дошло до предела. В криках людей слышалась свирепость. Брент, взглянув вниз на волнующееся людское море, пришел в замешательство от темных, искаженных яростью лиц, сверкающих глаз и пронзительных голосов. Алафдаль-хан вспотел, но не вмешался в торг, даже когда цена поднялась выше пятидесяти тысяч рупий.
Теперь всем стало ясно, что это был не просто спор из-за предложенной цены, а упорная борьба двух воль, твердых и гибких, как закаленная сталь. Абд аль-Хафид понял, что если он сейчас уступит, его авторитету придет конец. Но, не в силах справиться с овладевшей им яростью, он сделал первую ошибку.
Поднявшись на стременах, он хлопнул в ладоши и крикнул:
— Давайте прекратим это безумие! Ни один белый раб столько не стоит! Объявляю торг закрытым! Я покупаю этого пса за шестьдесят тысяч рупий! Надсмотрщик, доставь его в мой дом.
Из толпы поднялся рев протеста. Ширкух, подъехав к помосту, прыгнул на него, бросив поводья одному из людей вазира.
— Разве это справедливо? — крикнул он. — Разве это по обычаю? Люди Руб-аль-Харами, я требую справедливости! Я предлагаю шестьдесят одну тысячу рупий и готов предложить больше, если потребуется! Когда это эмиру позволялось пользоваться своей властью, чтобы грабить и обманывать людей? Да, мы воры, но разве мы грабим друг друга? Кто такой Абд аль-Хафид, чтобы попирать обычаи города! Если они будут нарушены, что удержит вас вместе? Руб-аль-Харами существует так долго только потому, что соблюдает древние традиции. Вы хотите, чтобы Абд аль-Хафид их разрушил. Хотите?
Ему ответил шквал яростных воплей.
— Повинуйся обычаям! — крикнул Ширкух. Толпа подхватила его призыв.
— Повинуйся обычаям! — Это был грохот морских волн о скалы, рев ветра, проносившегося через ледяные перевалы. Люди выкрикивали эту фразу, вздымая лес рук и потрясая кулаками. Во все времена толпа сходила с ума из-за какого-нибудь лозунга. Завоеватели сметали империи, пророки устанавливали мировые религии благодаря нескольким словам, выкрикнутым в подходящий момент. Все на площади повторяли фразу как ритуальную формулу, покачиваясь, потрясая кулаками, с пеной на губах. Они не рассуждали. Это было море слепых человеческих эмоций, бушующих под штормовым ветром выкрикиваемых слов, которые вызывали ярость и побуждали к действию.
Абд аль-Хафид потерял голову. Он поднял саблю и ударил человека, схватившегося за его стремя с криком: «Повинуйся обычаям, эмир!» Брызнувшая кровь вызвала у людей страсть к убийству. Но толпа все же была только взбесившимся чудищем без головы.
— Очистите площадь! — приказал Абд аль-Хафид. Черные Тигры, опустив копья, двинулись вперед. Их встретил град камней. Ширкух прыгнул на край помоста и, подняв руки, крикнул, прорезая рев толпы своим пронзительным воплем:
— Долой Абд аль-Хафида! Да здравствует Алафдаль-хан, эмир Руб-аль-Харами!
— Да здравствует Алафдаль-хан! — донеслось из толпы, как удар грома.
Абд аль-Хафид поднялся на стременах:
— Дураки! Вы все сошли с ума! Я позову своих воинов и прикажу очистить площадь!
Ширкух закинул голову и завопил:
— Зови! Ты не успеешь собрать их по тавернам и притонам! Мы зальем площадь твоей кровью! Докажи свое право на власть! Ты нарушил один обычай и ответишь за это, выполняя другой! Люди Руб-аль-Харами, разве не было установлено с древних времен, что эмир должен мечом доказать свое право на титул?
— Да! — взревела в ответ толпа.
— Тогда позвольте Алафдаль-хану сразиться с Абд аль-Хафидом! — крикнул Ширкух.
— Пусть сражается! — загремела толпа. Глаза Абд аль-Хафида покраснели от ярости. Он был уверен в своей военной доблести, но этот бунт довел его до умопомешательства. Город был средоточием его власти. Здесь он до сих пор чувствовал себя в полной безопасности, как паук в центре своей паутины.
Сейчас у него было слишком мало верных людей; многие из них находились вдали, другие были в городе, но не могли ему помочь в этот момент, а маленький отряд телохранителей не сможет защитить его от толпы. Мысленно он решил устроить массовые казни, как только соберет в Руб-аль-Харами значительные силы. Он проучит Алафдаля за его дерзкие притязания.