Кровь хищника
Шрифт:
Анфиса, к счастью, оказалась дома и по просьбе Хадии, поняв, что происходит что-то неладное, сразу же собралась и побежала к соседям. Хадия осталась играть с Аксюткой. У той есть и чайная фольга, и цветастые обертки от конфет. Обе девчушки так увлеклись игрой, что не сразу заметили вошедшего отца Хадии. Тот подошел к дочери, положил тяжелую руку ей на голову, погладил осторожно и негромко попросил:
— Пойди, дочка, побудь с матерью.
А сам ушел в лес, унося с собой маленький аккуратный сверток.
Прибежав домой, Хадия только взглянула на мать, как сразу поняла, насколько ей тяжко сейчас. Та лежала на постели жалкая, изможденная
— Братишка был бы у тебя. Братишка… Да вот не дал Аллах, мертвым родился.
Почти каждый год повторяется одно и то же. Отец с очередным свертком уходит в лес, Хадия остается с обессилевшей матерью. То без братишки, то без сестренки оставляет девочку смерть. Однажды она спросила у матери:
— Почему они появляются на свет мертвенькими? Почему? Вот у Аксютки братик есть, а я одна…
— Не знаю… — мать погладила плачущую девочку по голове и грустно сказала: — Младенцы попадают в рай…
С того дня прошло почти семь лет. Жизнь на хуторе все так же однообразна и скучна: утро-вечер, ночь и снова утро. И постоянная тяжелая работа, которой с лихвой хватает как на родителей, так и на Хадию. Иногда девочка мечтает, как бы ей жилось в деревне с загадочным названием Асанай, о которой она так много слышала от матери и которую ни разу не видела. Там, наверное, много сверстников, мальчишек и девчонок, и все они с утра до вечера играют в веселые игры и кушают каймак с бишбармаком…
— Мама, — в очередной раз просит Хадия, — расскажи про деревню, какая она?
Отложив шитье, мать задумчиво смотрит в окно и рассказывает, словно сейчас перед ее взором далекий Асанай.
— В Асанае много домов, они стоят вдоль улиц и огорожены резными палисадниками. У меня там двоюродная сестра осталась, наверное, еще жива. А сама я родом из маленькой деревушки. Мои родители и два старших брата умерли от холеры, и тогда меня сестра забрала к себе, в Асанай, куда ее отдали замуж. Вот только не долго мне пришлось там пожить.
— А зачем ты приехала на хутор?
— Да кто ж меня, сироту, спрашивать будет? Взяли да и отправили к твоему отцу. Сам-то он один-одинешенек, татарин с Московской стороны. Барин его с собой привез. Ну одному, бобылем, понятное дело, непросто на хуторе, вот он и пришел в Асанай в поисках невесты. Да только никто не хотел свою дочь в глухомань отдавать, про которую очень многие только и слышали, а видеть и не видывали. Ну а я сирота, понятное дело…
— Мама, так может уедем в деревню, а?
— Да уж отца сколько раз упрашивала, не соглашается он. Да и я вроде как привыкла. Из-за тебя только сердце разрывается. Тебе скоро уж двенадцать исполнится, водишься только с русскими ребятишками, родной язык кабы не забыла…
— А отец вон на двух языках говорит.
— Так он весь мир исколесил, покуда здесь осел. Он и узбекский знает.
— Удивительно… Мама, а ты… любишь его? — задала неожиданный вопрос Хадия.
— О чем ты, дочка?!
— А что? Вон дядька Иван постоянно своей Анфисе говорит: «Ты меня любишь, иначе бы не вышла за меня».
— У них, дочка, совсем другая история. Анфиса из богатой семьи, а Иван ее — бродяга. Полюбили они друг друга и сбежали подальше от Анфисиных родных. Здесь вот у помещика и осели.
— А отец тебя любит?
— Да что ты, дочка, к этому слову так прицепилась?
Хадия упрямо тряхнула косичками:
— Я знаю, он тебя любит.
— Да откуда ж ты знаешь?
— Да уж знаю…
— Надо же, — улыбнулась мать, — вот дочка у меня и подросла, можно с ней и о сокровенном поговорить.
И, помолчав, добавила:
— А в деревню я тебя все же увезу…
* * *
Но жизнь внезапно круто переменилась. Шел семнадцатый год. За этот год помещик приезжал на заимку всего лишь один раз и был непривычно хмур и зол. Несколько дней он просидел безвылазно в особняке с каким-то военным, а потом оба уехали и как в воду канули.
Прошло несколько месяцев. Дядька Иван ушел за солью в далекий город Усольск. Вернулся он две недели спустя. Ввалился в дом, поставил возле двери полный мешок соли и без сил, со стоном рухнул на нары. Анфиса задрала на муже рубаху и чуть не завыла в голос, зажав рот рукой. От тяжелого заплечного мешка вся спина Ивана превратилась в сплошное кровавое месиво.
— Это от соли, — пояснил отец Хадии, взяв рубаху Ивана в руки. — Натер сильно, вот солью и разъело.
Тетка Анфиса смазывала спину мужа гусиным жиром, а сама пересказывала новости, которые успел ей поведать Иван:
— В Питере произошла революция. Говорят, царя свергли. Помещик наш за границу сбежал. Что дальше будем делать, и не знаю. Как жить-то будем? А, Иван?
Кряхтя, Иван с усилием сел на нарах:
— Как жить? Как жили, так и будем жить. Скотина есть, картошку будем сажать. Соли вот принес. Дичи в лесу много, не пропадем. Когда еще до нас та революция докатится? Да и докатится ли? Может, все еще и обратно повернется? Вот только с мукой плохо.
Отец Хадии откашлялся и вмешался:
— В амбарах запаса хватит года на два, на три. Конечно не мука, а чистая пшеница, ржи много. Ну ничего, будем молоть на ручной мельнице. Если экономно расходовать, надолго хватит.
— Ну и слава тебе, Господи, — перекрестилась обычно не унывающая Анфиса…
По дороге к себе в дом Хадия расспрашивала отца:
— Папа, ты прошлым летом ходил в Усольск. Какой он? Большой, как Асанай?
— Какой еще Асанай?! Больше, намного больше! — Отец умел рассказывать красиво, заслушаешься. — Через лес вьется узкая тропинка, она то забирается в гору, то сбегает вниз. Верхом на лошади по ней не проедешь, поэтому приходится идти только пешком. Нужно подняться на крутой обрыв под названием Козий камень. Идешь, почва под ногами осыпается, страшно. Приходится цепляться за кусты чилиги, раздирая руки в кровь. Но сорваться вниз еще страшнее! А потом будет речка Семиколенка. Она не больно широка и глубока, но ее приходится переходить семь раз, столько она делает поворотов. Потому и называется Семиколенка. Когда идешь в ту сторону, еще терпимо: снимешь одежду, складываешь в рюкзак и идешь, а то и плывешь, держа его над головой. А вот на обратном пути ох как тяжело. Нельзя допустить, чтобы в соль попала вода! Шагаешь по дну, а оно скользкое и каменистое, держишь мешок с солью на голове. И мотает из стороны в сторону, того и гляди, что подскользнешься. Потом снова Козий камень. На обратном пути эта гора вдвойне опаснее, спускаться даже тяжелее, чем подниматься. И не чаешь, как добраться до дому, и соль бросить нельзя. В иных местах она на вес золота. Нам, на счастье, Бог дал соленую речку Усолку и город Усольск, где и торгуют этой солью…