Кровь хищника
Шрифт:
— А что, красавица, неужто у тебя другого платья нет? Так и трепещешь, словно блюхеровское знамя. — И рассмеялся добродушным и совсем необидным смехом.
Смущенная Хадия тоже несмело улыбнулась:
— Есть, есть платье…
— Ладно, шучу я. Времена нынче тяжелые, ничего странного, что в одном и том же ходишь. С отцом приехала?
— Ага.
— И где он?
— Пошел борти смотреть, у него одна забота. Сказал, завтра вернется.
— А я тоже завтра уеду. Вот лошадь отдохнет…
«Ага, — подумала Хадия. — Ведь груз-то тяжелый был».
А Такый, переменив тему, предложил:
— Я сейчас шалаш сооружу, а ты, красавица, сбегай-ка вот с этим ведерком за водой. Вон за той березкой родничок есть.
Вручив Хадие ведерко, сам достал из мешка небольшой топорик и ушел в березняк. Когда Хадия вернулась с водой, он уже установил костровище и поставил стойки для шалаша. Глядя, как он орудует топориком, Хадия невольно залюбовалась его ловкими, привычными ко всякой работе руками. Заметив внимательный взгляд молодой женщины, Такый едва заметно усмехнулся и предложил:
— Проследи за костром, ладно, красавица Хадия? Пока чай закипит, я нарежу камыша и закончу шалаш. Здесь недалеко, я мигом обернусь.
Вернулся он правда не мигом, но довольно скоро. Пришел мокрый по пояс, с огромной охапкой свежесрезанного камыша, пахнущего озерной водой и тиной.
— Пришлось в озеро заходить. Вымок весь… Ну да ладно, камыш немного подсохнет, устрою шалаш. Камышовая крыша надежная, даже проливной дождь не пропускает. А покуда я и сам у костра подсушусь. Чайку попьем, а потом сена принесем. А, красавица?
Хадия слушала парня и сама себе удивлялась. Млела при каждом слове Такыя, а при последних его словах сердечко у нее так и екнуло, и слабость подкатила такая, что на ногах едва удержалась. Уже почувствовав себя в объятиях Такыя, Хадия мысленно крикнула: «Не надо!», а сама совсем ослабла, и сил сопротивляться не было, да и не хотелось, столько сладкой неги почувствовала во всем теле, в каждой клеточке, что вечно хотелось чувствовать себя в сильных и ласковых объятиях парня, а там — будь что будет…
Такый нежно прижал женщину к себе, заглянул в глаза:
— Ты что, красавица, испугалась? Не бойся, не обижу я тебя. Приласкать только хотел. И в мыслях не было дурного тебе сделать.
Хадия не нашлась, что ответить. Мысли в голове вертелись вихрем, пугающие, противоречивые и… приятные. Ведь можно же вырваться, убежать. Не найдет он ее здесь, где ей каждый камушек, каждая коряга знакомы. А вот нет желания бежать, стоит, словно зачарованная речами чужого (ведь чужого же!) мужчины…
Такый осторожно отпустил ее, отошел к своему мешку и стал доставать плитки чая, искоса внимательно посматривая на Хадию. А она, опомнившись, не знала, куда глаза девать от стыда, и бесцельно топталась возле костра, борясь с желанием остаться возле Такыя и не в силах уйти, о чем подсказывал разум.
Он тем временем заварил чай, снял ведерко с огня и поставил в сторонку на камень. Поднявшись на ноги, предложил:
— Пойдем, травы принесем, а тем временем чай настоится.
— Пойдем, — покорно согласилась Хадия, еще не совсем пришедшая в себя от пережитого волнения.
Они надергали высокой травы, которой было в изобилии среди деревьев, и огромными охапками принесли ее к шалашу. Запах свежей травы смешался с ароматом чая и жареного зерна, отчего у Хадии засосало под ложечкой. Сели пить чай. Хадия, изголодавшись за день, готова была смести все. Такый предложил славное угощение: хлеб, картошка, лук… Только природная скромность удержали ее от уничтожения всех Такыевых припасов. Сам Такый к еде, похоже, был равнодушен. Видно, сыт был. А вот глаза его… Голодные глаза. Так и пожирал Хадию взглядом. Уже не раз, наверное, мысленно сорвал с Хадии красное платье и овладел ею. Только рукам еще воли не дал. А Хадия, теперь уже она точно это знала, и не стала бы противиться его ласкам, тело так и жаждало сильных мужских рук…
Хлопнув себя руками по коленям, Такый поднялся от костра со словами:
— Займусь-ка я шалашом, покрою его камышом… Тебе, может, тоже надо свои дела сделать?
Хадия непонимающе посмотрела на парня и, смутившись, тоже вскочила на ноги. И в самом деле, совсем память потеряла от сладких переживаний. Ведь надо же сходить проведать Миляш, уже сколько времени девочка одна…
Такыю сказала совсем другое:
— Пойду искупаюсь…
— Да ведь река не близко!
— Ничего, я скоро, ноги у меня быстрые. Ты… жди, ладно?
Произнося эти слова, Хадия густо покраснела от своей решимости, оттого, что сама дала мужчине повод надеяться. А тот спокойно ответил: «Ладно», хотя голос у него предательски дрогнул от понимания тайного смысла вроде бы безобидных слов женщины. Если бы кто-нибудь наблюдал за ними со стороны, непременно решил бы, что эти двое давно живут вместе, с полуслова друг друга понимают…
Миляш уже наигралась на открытой стороне пещеры, которая выходила на юг, на Зилим, и с нетерпением дожидалась прихода матери. Протянув к Хадие ручонки, пролопотала:
— Мама, дай ням-ням!
Хорошенько накормив дочь, Хадия уложила ее спать, подумав, что, сытенькая, она не проснется до самого утра и не испугается, не обнаружив ночью мать рядом с собой. А сама с замиранием сердца, борясь с остатками стыдливости, надела другое платье, искупалась на речке и с еще мокрыми волосами поспешила в березняк, словно ожидало ее там что-то необычное, приятное, от чего чувствовалось томление в груди. Может быть, это… Дальше Хадие даже и думать было боязно. Такый встретил ее с улыбкой и, как показалось Хадие, с нетерпением во взгляде.