Кровь и лед
Шрифт:
«Почему они целуют ее тень?» — недоумевала девушка.
Периодически мисс Найтингейл останавливалась, чтобы налить жаждущему солдату напиться из кувшина или сменить грязную повязку на свежую, но, учитывая масштабы госпиталя и огромное количество нуждающихся, большинству солдат приходилось довольствоваться лишь ее улыбкой и теплым словом утешения. Несмотря на это, подобные ежедневные визиты были частью некого таинства, священного договора между мисс Найтингейл и солдатами, и Элеонор испытывала гордость оттого, что удостоилась чести быть в него посвященной.
В то же время у Элеонор словно ком в горле
Они почти закончили обход и шли по последним палатам, когда Элеонор вдруг почудилось, будто кто-то пробормотал ее имя. Она остановилась, и мисс Найтингейл услужливо подняла фонарь, чтобы осветить говорящего. На железных кроватях без матраса лежали дюжина солдат, которые тут же приподняли головы и посмотрели на свет, однако все они молчали. Голос раздался снова, и теперь Элеонор заметила, что в самом конце палаты под окном, пустые рамы которого были заткнуты тряпками, лежит человек, укрытый грязной простыней, и смотрит на нее.
— Мисс Эймс?
Лицо солдата было настолько перепачканным, что она его не узнала, но голос показался знакомым.
— Лейтенант Ле Мэтр? — спросила она, подходя ближе.
Человек закашлялся.
— Можно просто Француз.
— Это ваш знакомый? — спросила мисс Найтингейл, подходя к койке.
— Да, мадам. Кавалерист 17-го уланского полка.
— Тогда оставляю вас наедине, — мягко проговорила она. — Мы все равно почти закончили обход. — Взяв с подоконника огарок свечи, она подожгла его от пламени лампы и передала Элеонор. — Доброй ночи, лейтенант.
— Доброй ночи, мисс Найтингейл. И храни вас Господь.
Мисс Найтингейл вежливо склонила голову и, шурша длинной юбкой, направилась мимо кроватей с пациентами к выходу.
Элеонор поставила свечу на подоконник и присела на краешек узкой койки. На некогда щеголеватом и безупречно ухоженном Французе была изорванная белая рубашка, по которой ползали вши. Длинные, давно немытые волосы прилипли к мокрому от лихорадочного пота лбу, лицо покрывала щетина, а кожа даже в неярком свете свечи выглядела бледно-зеленой.
Элеонор повидала сотни солдат в таком состоянии и прекрасно знала, что оно не сулит ничего хорошего. Она быстро намочила чистую тряпочку в оставшейся воде и стала протирать ему лицо от пота, сокрушаясь, что не имеет с собой чистой рубашки, в которую бы могла переодеть Ле Мэтра. Простыня, которой были накрыты ноги лейтенанта, была влажной и липла к телу.
— Это лихорадка или вы ранены? — спросила она.
Откинув
— В вас стреляли? — спросила Элеонор в ужасе.
И сразу устыдилась, что ее мысли моментально перетекли к Синклеру. Участвовал ли он в том же сражении?
— Стреляли, но не подстрелили, — ответил он. — Лошадь угодила в яму и подмяла меня под собой в падении.
Она снова окунула тряпицу в воду, и, пока промывала ее, Француз сам ответил на вопрос, который, как он догадывался, ее терзал.
— Синклера там не было. Я последний раз видел его, когда он поскакал с Рутерфордом и остальными бойцами в местечко под названием Балаклава. — Он снова накрыл простыней изувеченные ноги и, облизав губы, сказал: — Дайте мне флягу. Она под кроватью.
Элеонор пошарила рукой под койкой, почувствовав, как по ней пробежало какое-то насекомое с множеством маленьких ножек, вытащила флягу и отвинтила крышку. Судя по запаху, внутри был джин. Она поднесла ее к губам лейтенанта, и он сделал пару глотков.
— Я должен был догадаться, что вы примчитесь на фронт, — прошептал Ле Мэтр, прикрыв веки.
— Скажите, чем я могу вам помочь? — спросила она. — Правда, сейчас при мне почти нет никаких медицинских материалов…
Он слабо мотнул головой.
— Вы уже помогли, — ответил он.
— Завтра во время обхода я обязательно вас навещу. Принесу чистую рубашку, постельное белье и хорошую бритву…
Он на дюйм оторвал руку от матраса, как бы останавливая ее.
— Что я хочу, так это написать письмо родным.
Подобные просьбы звучали сплошь и рядом, поэтому Элеонор ответила:
— Я принесу вам карандаш и бумагу.
— И желательно как можно скорей, — пробормотал он.
Элеонор понимала, отчего такая спешка.
— Отдыхайте. — Она, погладила его по руке и встала с кровати. — Я зайду к вам утром.
Он тяжело вздохнул, не отрывая голову от тощего матраса, а Элеонор задула свечу и бесшумно выскользнула из палаты.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ТРЕТЬЯ
16 декабря, 10.00
Майкл и Лоусон мчались по ледяной пустыне во весь дух, однако ни Данцига, ни пропавших собак не было и следа. Майкл понимал, что нужно сбавить скорость, так как расселина могла подстерегать в любой момент и где угодно, но движение и скорость всегда были его предпочтительным выбором в затруднительных ситуациях. Каждый раз, когда жизненные перипетии выбивали его из колеи, он переходил к активным действиям — действиям физическим. Движение, будь то восхождение в гору, во время которого приходилось принимать решения за доли секунды, сплав по горной реке, изобилующей быстринами, или погружение к коралловому рифу, помогало ему отделаться от навязчивых мрачных мыслей. Конечно, Майкл не питал иллюзий относительно того, что они уйдут безвозвратно — уж сколько таких попыток у него было… — но и временной передышки обычно хватало, чтобы встряхнуться и со свежей головой идти дальше.