Кровь и туман
Шрифт:
– Что? – Лия, похоже, искренне удивлена тому, что слышит. – Я не за извинениями пришла, Слав. А чтобы сказать “спасибо”.
– За что?
– За то, что хоть в чём-то мои родители правы, – Лия опускает руки вдоль тела. Я бегло осматриваю её. Как обычно – идеальная. От макушки и до бархатных туфель. – Я вчера вела себя не очень благодарно…
– Брось, – отмахиваюсь я, когда чувствую, как трудно Лие даётся оправдание своему поведению. – Ты вела себя так, как вёл бы себя любой нормальный человек.
Сначала – короткий кивок. Затем ухмылка.
–
– Если хочешь знать – меня это совсем не волнует.
Лия пристально разглядывает моё лицо. Должно быть, за время проживания здесь, в Дуброве, где нет причины скрывать свою принадлежность к какой-либо из форм жизни, она привыкла видеть разную реакцию на факт своего рождения. Кто-то наверняка, как Марк, был восторжен и восхищён, кто-то, как я, например, и вовсе не видел причины чертить чётких границ, отделяя одних от других.
Но ведь всегда, в любом мире и любом времени, обязательно будут те, кто привык ненавидеть. Даже без причины, даже просто ради самого факта ненависти. Подавляющее меньшинство – так я их называю. Несмотря на проигрыш в количестве, они давят массу своей силой, а потому наносят больший ущерб, чем должны, исходя из логики и математики.
– У меня, кажется, больше на сегодня нет занятий, – говорю я, хотя понятия не имею, какое у меня расписание. – Если есть желание, можем немного прогуляться по городу.
– Да, – отвечает Лия тут же, не беря и секунды на раздумья. – Я с удовольствием. Давно не гуляла… просто так, без причины. – Лия берёт паузу для улыбки. – И с компанией, способной говорить о чём-то, кроме сложных домашних заданий.
***
Лия оставляет меня после звонка своего младшего брата. Она объясняет: тот учится в Академии, но сейчас приехал в Дубров, чтобы отдохнуть пару дней и забрать из дома кое-какие вещи. Поэтому около шести мы прощаемся, расходимся. Но что она, что я, оборачиваемся ещё по два раза, чтобы бросить напоследок:
– До встречи!
– Ещё увидимся.
– Я позвоню.
– Отлично!
Только когда Лия скрывается за поворотом, я могу отвести взгляд прочь. Мои уши пылают. Я вспоминаю все наши прошлые прогулки и вообще все вечера, проведённые вместе, и чувствую себя такой счастливой, которой, думалось, уже не буду никогда.
Я не знаю, есть ли шанс построить нашу дружбу заново на руинах отношений, которые связывают нас здесь, но надежду я чувствую и буду хранить её столько, сколько потребуется.
В кармане звонит телефон. Достаю его и вижу на дисплее имя человека, говорить с которым по десять раз на дню уже вошло в привычку.
– Это ты его освободила? – спрашивает Бен вместо приветствия.
Голос у него тихий, и мне в голову приходит мысль: напускное. О таких вещах, как сбежавший преступник, ни один из стражей не будет говорить так спокойно.
– Допустим, – отвечаю я, не пытаясь лукавить.
А смысл? Бена всё равно не обманешь.
– Разреши узнать, зачем?
Вопрос проще некуда, и у меня есть заготовленный ответ, но внезапно
– Ты сдал меня? – спрашиваю я вместо этого.
– Ты слышишь где-то на заднем фоне полицейские сирены? – фыркает Бен. После следует тяжёлый вздох: – Нет, я тебя не сдал. Но мне нужны объяснения. Конкретные и без нытья.
– Ладно. Тогда жду тебя на том месте, где мы сидели вчера. Я всё рано не хочу идти домой.
– Сегодня не могу. У нас тут семейный праздник.
Бен замолкает, я не знаю, что ему ответить. Пауза, переполненная общими размышлениями, отдаёт неловкостью. У Бена дела идут гораздо лучше, и сначала мне казалось это неправильным – мы должны были страдать одинаково, а иначе где справедливость? Но потом я поняла: Бен заслужил любящую маму, которая каждый вечер с нетерпением ждёт его возвращения.
После того, сколько людей умерло по моей вине, я заслужила разве что стёкол в компоте.
– Но ты можешь прийти ко мне, если хочешь, – предлагает Бен, нарушая паузу.
– Как-то неудобно… – протягиваю я.
– Не заставляй меня сейчас перечислять все вещи, которые действительно неудобно делать, иначе это затянется часа на два, – параллельно с нашим разговором, Бен чем-то занимается, а потому иногда в трубку мне пробираются посторонние звуки. – Решай: пойдёшь или нет?
– Пойду, – выпаливаю я.
– Вот и славно. Тогда заскочи в магазин, купи каких-нибудь пирожных, а то торта на всех может не хватить.
– Да ладно, я перебьюсь.
– Так а кто говорит, что это для тебя?
Я усмехаюсь, Бен кладёт трубку.
И только в автобусе, оплатив поездку и усевшись на самом дальнем от водителя месте у окна, я понимаю, что понятия не имею, в какой части города находится дом моего нового друга.
***
Мама Бена совсем не такая, какой я её себе представляла. Абсолютно домашняя, без лоска и шика, но всё равно очень красивая, она порхает вокруг стола в своём голубом бархатном костюме, расставляя по местам посуду, приборы и фужеры. Я предлагаю свою помощь, но она отмахивается, и в место этого возвращается к своему монологу, который завела, едва мне стоило переступить порог квартиры. Говорит она преимущественно о Бене, как и каждый родитель, действительно сильно любящий своего ребёнка. У таких всегда есть пара-тройка историй, в которых их чадо предстаёт в виде забавного, но смышлёного, рискового, но сообразительного…
Я уже даже не понимаю, где заканчивается одна, а начинается другая. Зато замечаю, что у рыжеволосой женщины серые, как у Бена, глаза, и такие же пухлые губы.
– Всегда рада пообщаться с Андрюшкиными друзьями, – мама Бена, которую тот представляет Маргаритой Вениаминовной, останавливается у моего стула и кладёт ладонь мне на плечо. Когда она снова заговаривает, голос её становится грустным-грустным. – Ты как себя чувствуешь?
– О чём это вы? – я бы и рада сыграть дурочку, но действительно не понимаю, что женщина имеет в виду.