Кровь и туман
Шрифт:
Лена дёргает уголком губ. Быстро убирает выбившуюся из причёски прядь волос за ухо, а затем хватает меня за руку, переплетая пальцы.
– Пойдём, – говорит, – в лабораторию. Андрей ушёл туда минут десять назад, и я боюсь, что если мы не поторопимся, целым оборудование уже не застанем.
***
– Слишком быстро прогорает, – сообщает Андрей.
Стоит над душой. Знает, что меня это максимально раздражает, поэтому не уходит, даже когда я толкаю его локтем в живот, прося отойти подальше.
– Я вижу, – сообщаю я.
В этот раз с порохом что-то
– Ну так сделай что-нибудь!
– Если под руку лезть не будешь – сделаю.
Андрей делает шаг в сторону, отгораживаясь от меня выставленными вперёд ладонями. На помощь приходит Лена. У неё с пропорциями “на глаз” всегда было лучше, чем у меня.
– Вы так и планируете держать в секрете состав сыворотки? – спрашивает Андрей. – У тебя, Вань, в крови и белок оборотня, и белок человека, и эхно, но при этом если всё это смешать в отдельной тарелке, ничего не выходит. Как вам-то удалось?
– Никакого секрета нет, нам просто удалось создать концентрат.
– Концентрат крови?
Лена поджигает новую смесь в металлической миске. Серый порох, сбившийся в комки из-за смешивания его с жидким концентратом, вспыхивает жёлто-синим пламенем. Я сразу щёлкаю кнопкой секундомера, который всё это время наготове держал в правой руке.
Нам нужно не менее пятнадцати секунд. Полученный концентрат становится смертельным ядом для гнори и перитонов только в горящем состоянии. Миллуони, которого Слава почему-то называет другим именем, так и не смог внятно мне объяснить по поводу наличия такой разницы: почему концентрату нужно гореть, а моей крови – нет, да и необходимо её намного меньше, – но она есть, и всё, что мы можем – это работать, не забывая её учитывать.
Перламутровый огонь пороха гаснет. Я жму на кнопку и констатирую:
– Восемнадцать секунд. Получилось.
Лена облегчённо выдыхает, Андрей, единственный из всех присутствующих, кто понятия не имеет, что вообще здесь происходит, с умным видом качает головой.
– Ты, может, пойдёшь и займёшься чем-нибудь полезным? – спрашиваю я у него. – Зачем вообще припёрся?
– А! – Андрей хлопает себя по груди. Точнее, по нагрудному карману рубашки. Достаёт оттуда какой-то лист бумаги, протягивает мне. – Вот.
– Что это такое?
– Дмитрий просил передать это тебе.
– Дмитрий? Просил тебя? Что-то не сходится. Почему сам не вручил?
– Мы с ним случайно в коридоре пересеклись, – отвечает Андрей. Кажется, правду говорит. Уж больно выражение лица спокойное. – Я вообще шёл в столовую.
Андрей трясёт рукой, держащей сложенный лист бумаги. Я принимаю его, но открывать не тороплюсь.
– Что здесь?
– Я не смотрел. Это, вроде как, не моё дело.
А вот тут уже врёт. Глаза забегали. В подтверждение моим мыслям, Андрей спешно уходит, сталкиваясь в дверном проёме с Виолой.
Разворачиваю листок. На нём каллиграфическим почерком Дмитрия выведено:
“Под подоконником в отцовском кабинете есть кое-что, что, я не хочу, чтобы досталось новому
– Что там? – интересуется Лена.
Пока она подходит, перечитываю написанное ещё раз. А когда останавливается и заглядывает в лист, быстро его сворачиваю.
– Ничего, – отвечаю. – Ерунда. Только мне нужно на пару минут отлучиться. Справитесь без меня?
– Конечно, – рассеянно кивает Лена.
Тогда я, не снимая ни халата, ни очков выхожу из лаборатории и иду в обозначенное Дмитрием на листе, как на какой-то поисковой карте, место.
Последний раз я был в кабинете папы, кажется, около месяца назад, когда он просил моей помощи по поводу результата психологического теста одного из стражей. Ему не понравилась неопределённость там, где её быть не должно, и папа, взрослый человек, кандидат психологических наук, поинтересовался моим мнением не просто ради того, чтобы я мог почувствовать себя значимым подростком, а потому, что действительно считай его в какой-то степени экспертным, не забывая, что я много провожу за изучением различных сфер науки и жизни и не списывая меня со счетов за мой юный возраст.
Папа был родителем, достойным тысячи других отцов.
Волочусь на ватных ногах к подоконнику. Помещение папиного кабинета крошечное, но каждый шаг кажется метровым. Липкими от пота руками касаюсь выступа над батареей. Слишком жарко. Ломит каждую косточку в теле.
Прежде, чем искать то, что имел в виду Дмитрий, открываю окно, – (и снова никаких тебе лишних сил, старые створки поддаются мне легко, пусть и со скрипом), – и впускаю в комнату зимний холодный воздух.
Так лучше. Теперь есть, чем дышать.
Приседаю напротив батареи. Шарю руками под подоконником, пока не натыкаюсь на то, чего там явно быть не должно.
На свет достаю обычную подарочную коробочку. Сразу открываю. Вижу содержимое и чувствую, как, несмотря на морозный воздух и ветер, снова не могу сделать полноценного вдоха.
Коробку сжимаю в пальцах слишком крепко. Предмету внутри, конечно, ничего не будет, но вот картон обёртки помят и больше никогда не сможет иметь товарный вид.
– Я, это, – слышу голос за спиной. – Короче, прочитал вообще-то эту дурацкую записку, и теперь мне немного стыдно.
Выпрямляю спину. Закрываю окно. Пока не поворачиваюсь к Андрею, потому что хочу окончательно вернуть самоконтроль, но краска с лица, чувствую по горящим щекам, всё никак не хочет сходить.
– Мне не нужна помощь.
– Ты в каком моём слове углядел то, что я помощь тебе пришёл предлагать?
Шаркающие шаги. Я не прячу свою находку и продолжаю любоваться блеском стекла и металла.
– Ого! – присвистывает Андрей. – Часы – класс! Командирские! У моего деда такие же.
– А эти принадлежали моему, – говорю я. – Точнее, после него они стали папиными, но я так полюбил их, что лет с десяти не переставал канючить по этому поводу. В конце концов папа сдался и сказал, что подарит их мне на Новый год. Это было… пару месяцев назад, кстати. Надо же… я совсем забыл об этом.