Кровь и туман
Шрифт:
Так или иначе, была – не была.
– Привет, ребёнок! – весело приветствует меня Валентин после второго гудка.
Близнецы Филоновы на отца семейства внешне совсем не похожи, но в мелочах характера – буквально копия. Разве что у Вани в этом коктейле больше преобладает мамин жёсткий нрав.
– Здравствуйте, – говорю я.
И голос сразу выдаёт меня. Поэтому Валентин спрашивает:
– Всё хорошо?
Некоторое время назад, на занятиях, Валентин стал первым из взрослых, кто поинтересовался за моё состояние. Тогда я решила, что дело во мне, мол, перестала старательно притворяться, но, как
Я видела это несколько раз, когда была у Филоновых в гостях. Так ему удавалось успокоить жену и предотвратить конфронтацию с ней ещё до начала самой конфронтации.
– На самом деле, нет, – честно признаюсь я. – Дядя Валя, мне бы с вами поговорить.
– Конечно. Когда ты хочешь?
– Сегодня. И, желательно, прямо сейчас.
– Ладно, – задумчиво произносит Валентин. – Ты подойдёшь к нам?
– Давайте лучше в штабе.
– Хорошо. Я буду там через пятнадцать минут.
– Я буду через пять, – отвечаю я. – Подожду вас в гостиной.
– Договорились.
Я отключаю вызов, убираю телефон обратно в карман и поднимаю глаза на здание перед собой, от которого меня отделяет четырёхполосная проезжая часть. Штаб должен был со временем стать для меня вторым домом, каковым является для других стражей. Но я – уникальный случай. У меня всё ещё и первого дома толком нет. Возможно, именно поэтому каждый раз, когда случается что-то, что на некоторое время выбивает меня из колеи, вокруг себя я хочу видеть именно эти стены.
Я сижу в гостиной в полном одиночестве. Никогда бы не подумала, что в штабе всегда так шумно, однако сейчас, в воскресный день, тишина звенящая. Конечно, помещения не пустуют: кое-где можно найти одиноких стражей, занятых своими делами, или кого-то из дежурных, но по сравнению с общим количеством снующих по этажам в будни, эта пустота пугает своими размерами.
Я думала взять одну из забытых на журнальном столике книг и полистать, но не смогла заставить себя привстать с дивана и протянуть руку. Сил хватило только на то, чтобы уставиться в одну точку и ждать.
По крайней мере, боль в груди отступила.
– О, вот ты где, – говорит Валентин, появляясь в дверном проёме, словно мы не договаривались встретиться здесь, а он сам меня нашёл. – Привет.
Я поворачиваю голову в его сторону и отвечаю короткой улыбкой.
– Здравствуйте.
Он говорил, что подойдёт в штаб через пятнадцать минут, но сейчас я не могу с точностью сказать, что они не прошли для меня за одну секунду. В какой-то момент я, видимо, выпала из реальности, словно погрузилась под воду с головой, и только приход Валентина сумел вытащить меня обратно на поверхность.
Я забираюсь на диван с ногами, поочерёдно стаскивая сапоги. Валентин присаживается напротив меня, выбирая не другой диван, а край журнального столика. Для этого ему приходится согнуть спину и устроиться явно неудобно, но, по крайней мере, мы сидим друг напротив друга.
– Итак, ты хотела поговорить… – начинает Валентин.
Он смотрит на меня выжидающе, пропуская взгляд карих глаз не через стёкла очков, а поверх
– Да, – признаю я.
Это труднее, чем я думала. Слова застревают в горле кусками наждачной бумаги.
– Я слушаю.
Валентин складывает руки на коленях. Для этого ему приходится сгорбиться. Теперь он смотрит на меня из-под опущенных ресниц.
“Мне кажется…”
– Я схожу с ума.
Первую часть предложения я оставляю для себя, вторую произношу вслух. Шоковая терапия. Хватит ходить вокруг да около, пытаясь игнорировать огромного слона в посудной лавке.
Брови Валентина ползут вверх, но удивления в этом действии совсем нет. Это пугает.
– И с чего ты так решила? – спрашивает Валентин.
– Я плохо сплю, – начинаю я издалека. Перечислять все симптомы или только самые страшные? – Много ем, иногда не понимаю, реально ли то, что я вижу, слышу чужие голоса в голове и вижу то, чего нет на самом деле.
Замолкаю, поджимая губы. Валентин слушает внимательно, но совсем не меняется в лице. Поверил ли он мне? И если да, почему сказанное мной его не шокирует?
– Как считаешь, в чём причина твоей бессонницы? – спрашивает Валентин чуть погодя. – Не можешь уснуть или просыпаешься от кошмаров?
– И то, и другое, – отвечаю я, пожевав губами. – Но больше первое.
Валентин кивает. Мне кажется, таким способом он запоминает то, что я говорю, как если бы у него в руках был блокнот, где он бы поставил галочку напротив одного из видов бессонницы.
– Что насчёт еды? Увеличился аппетит или таким образом пытаешься подавить стресс?
– Определённо второе.
– Расскажи о голосах и видениях.
– Я вижу и слышу одного человека, который давно мёртв.
– Он был твоим другом?
Валентин знает о Кирилле. Ещё бы ему не знать. И он думает, что дело именно в нём, ведь приближается та самая дата, говорить о которой при мне не принято.
Если бы всё было так просто…
– Не знаю, – я качаю головой. – Он … он был…
Рис появляется за спиной Валентина неожиданно, я даже вздрагиваю. Он просто выходит из-за него с кособокой улыбкой на губах и кудряшкой, спадающей на лоб, и мне хочется кричать.
– Я знаю, что он не существует, потому что он умер на моих глазах, но из-за этого видение не становится слабее. – Я не свожу взгляд с Риса, и Валентин это замечает. Он оборачивается через плечо, но, разумеется, никого за собой не находит. – Он говорит со мной, он высказывает своё мнение. Оно моё, я знаю, но когда эти мысли приходят мне в голову отдельно, я не воспринимаю их, а когда их озвучивает он, я не просто слушаю, я… верю.
Валентин прикладывает ладонь ко рту и проводит по губам, словно стирает что-то. Затем чешет указательным пальцем заросшую каштановой щетиной щёку. При этом он смотрит куда-то мимо меня, а значит едва ли ждёт продолжения моих слов. Размышляет. И, похоже, это даётся ему с трудом.
В наш первый короткий разговор я старательно избегала одной только мысли о том, что это похоже на разговор с психотерапевтом, но теперь это – то, чего я жажду.
Я снова открываю рот. Если делиться откровениями, то до конца. Кто знает, когда я ещё буду настолько отчаявшаяся, что захочу поделиться своими проблемами с кем-то, с кем в адекватном состоянии я бы делиться никогда не стала.