Кровь на палубе
Шрифт:
– Что ж, в таком случае желаю приятного времяпрепровождения. Имею честь кланяться. – Привычно собрав чаевые, проводник покинул вояжеров.
Ардашев увлек супругу вверх по улице, но сзади послышался голос профессора Граббе:
– Смею надеяться, уважаемые Вероника Альбертовна и Клим Пантелеевич, что вы не станете возражать, если докучливый старик будет плестись подле вас. Знаете ли, я несколько рассеян и опасаюсь заблудиться в лавиринфе бесконечных переулков.
– Ну, право же, Генрих Францевич! Компания с таким интересным собеседником, как вы, – истинное наслаждение.
– Благодарю вас. И куда же, позвольте узнать,
– А куда глаза глядят. Поверьте – это самый лучший маршрут в незнакомом городе. – Адвокат оглянулся: оставшиеся члены экспедиции столпились в тесном кругу, размышляя, в какую сторону податься. Блюм и Вяльцева окликнули извозчика и покатили по набережной. Ни Свирского, ни Прокудиной среди праздной публики не было.
Город утопал в соцветиях роз. Пахло ванилью и кардамоном. Редкие фруктовые деревья, почти неизвестные русскому человеку, будили любопытство и радовали глаз: гранат с зелеными плодами, апельсиновые деревья, хурма, инжир и еще не созревшая айва. Виноградная лоза в гирляндах спелых гроздей плелась по старым каменным заборам. На небольших площадях, скорее напоминающих петербургские перекрестки, били фонтаны. За мраморными столиками многочисленных кофеен сидели мужчины и вели неспешный разговор, искоса разглядывая прохожих. На солнце сверкала посуда, наполненная восточными сладостями. Никто никуда не торопился, и по всему было видно, что здешний народ был далек от европейской суеты.
Заметив, что Вероника Альбертовна завороженно рассматривает блюдо с аппетитной пахлавой, Клим Пантелеевич предложил занять столик под чинаром, раскинувшим ветви на многие сажени вокруг. Судя по объемному стволу, старое дерево не одну сотню лет спасало людей от жаркого солнца.
– Может быть, кофе, бутылочку воды и вазочку со сластями? Не возражаете? – Ардашев вопросительно посмотрел на жену и профессора.
Ученый запротестовал:
– Позвольте мне угостить вас. Пусть это будет маленькая компенсация за те неудобства, кои я причиняю вам своим присутствием.
– Ну что вы? Как можно говорить такое? – по-доброму возмутилась Вероника Альбертовна.
– Как видите, уважаемый Генрих Францевич, женщина – против. Стало быть, вам придется смириться с тем, что плачу я.
Граббе капитулировал.
Будто из-под земли возник официант. Растянув губы в широченной улыбке, он спросил на родном для гостей языке:
– Так, значит, три кофе, сладости и воду?
– Откуда вы так хорошо знаете русский? – удивилась Вероника Альбертовна.
– Моя бабушка была казачкой, – ответил усатый грек в красной феске. – У турецких работорговцев ее отбил мой дед, которому довелось служить шкипером на судне Ламброса Кацониса – нашего национального героя.
Скоро на столике запахло кофе и появились прозрачные вазочки со слоистой пахлавой, нежной миндальной нугой, фруктовым рахат-лукумом и розовой чурчхелой.
– А впрочем, наша жизнь – полнейшая суета, – философически рассудил Граббе. – Мы торопимся на службу, спешим разбогатеть, болеем – выздоравливаем, завидуем соседу, внезапно получившему наследство, ворчим на детей за их расточительность… Надеясь остаться в памяти внуков, раздаем им золотые крестики и конфеты. Но однажды, холодным зимним вечером, закутавшись в плед, мы тихо умираем в кресле-качалке. А вот этот чинар растет себе спокойно уже не одну сотню лет, смотрит на нас и усмехается. Кто знает, быть может, под его молодыми
– Неужели эти деревья так долго живут? – пробуя очередную сладость, поинтересовалась Вероника Альбертовна.
– Представь себе, дорогая, наиболее древний и самый крупный из платанов растет в долине у берегов Босфора. Говорят, что ему чуть ли не две с половиной тысячи лет.
– Право же, Клим Пантелеевич! У вас просто энциклопедические знания! – восхищенно выговорил Генрих Францевич.
– Благодарю вас.
– К нам, кажется, гости, – прихлебывая горячий кофе, заметила госпожа Ардашева.
Харитон Свирский шел прямо к столику. Приблизившись, он склонил в почтении голову и сказал:
– Прошу прощения, что прерываю ваш отдых, но я хотел бы переговорить с господином профессором.
– Видите ли, молодой человек, – Граббе смерил Свирского оценивающим взглядом, – у меня нет секретов от Клима Пантелеевича. Так что присаживайтесь, – он указал на свободное место.
Харитон обреченно опустился на стул, снял белую фуражку с лакированным козырьком и, теребя ее край, робко начал:
– Я прослушал курсы алгебры и трансцендентальной геометрии, ознакомился со сферической тригонометрией и прикладной математикой, прекрасно разбираюсь в механике твердых и жидких тел, знаю теорию теней и перспективы… К тому же у вас недавно погиб географ, а я умею читать карты и даже знаком с работой секстанта. Не согласитесь ли вы принять меня в члены экспедиции?
Генрих Францевич слегка опешил, не зная, что ответить. Ситуацию разрядил Ардашев:
– Надеюсь, молодой человек, вы не станете отрицать, что ваши отношения с Еленой Николаевной давно перестали быть секретом. Насколько я знаю, вдова собирается пересесть на встречное судно, чтобы доставить гроб с телом мужа на родину. Почему бы вам не помочь ей в столь трудном и печальном мероприятии?
– Да ведь в том-то и дело, что она наотрез отказывается от моего участия. Словом, она решила порвать со мною, похоронить мужа и уйти в монастырь.
– Да зачем же так губить себя! – воскликнула Вероника Альбертовна и тут же осеклась. Тяжело вздохнув, она вновь потянулась к вазочке с рахат-лукумом.
– В целесообразности вашего участия я не сомневаюсь, – ответил, наконец, профессор. – Однако этот вопрос надобно согласовать с Афанасием Пантелеймоновичем.
– Простите, с кем? – не понял Харитон.
– С Пустоселовым. Экспедиция послана на деньги ставропольских купцов, и ему поручено вести строгий учет всем тратам.
– Да вы не беспокойтесь! Я сам готов нести все издержки, – горячился молодой человек.
– Что ж, в таком случае, думаю, я смогу его убедить в вашей полезности.
– Позволю себе откланяться, – Свирский галантно поклонился и, опустив голову, поплелся обратно.
– Ах, дела сердечные! Парня будто подменили. И куда только его самоуверенность подевалась? – повела взглядом Вероника Альбертовна, и пушистые перья на ее шелковом токе [25] грациозно заколыхались. – А у нас, по-моему, снова гость…
25
Ток – маленькая женская шляпка из шелка или бархата, украшенная цветами или перьями (прим. авт.).