Кровь первая. Арии. Они
Шрифт:
— Но ведь люди не могут, вот так видеть полужить? — не успокаивалась Беля.
— Могут, — тихо и с каким-то восторгом проговорила Дануха, уже быстро подходя к столу и усаживаясь так, чтоб видеть лежак с ребёнком.
Все молча смотрели на Звёздочку, которая то ругалась с кикиморой, то смеялась над ней, то что-то внимательно слушала.
— Надо бы Данаву позвать, девоньки, — проговорила Дануха, но никто не дёрнулся исполнять её просьбу, и тогда она, оглядев всех мотнула головой в сторону сидящей с краю Ушке.
Та нехотя поднялась и быстро скрылась за входной шкурой. Вернулась она быстро, но без «колдунка». На немой вопрос Данухи, только проговорила скороговоркой:
— Бежит уже, только оденется.
Данава действительно чуть ли не вбежал в шатёр и сразу направился к лежаку, издали уже приглядываясь к происходящему там действию. Давненько он не одевал свой колдовской бабий наряд и тем более не брал в руки посох. Девки уж забыли, что он так раньше всегда выглядел. Подошёл он Звёздочке со спины, чтоб та не обращала не него внимания, долго стоял, теребя посох, а потом подойдя к Зорьке и с улыбкой полного идиота попросил:
— Зорь, можно я расскажу своим на совете?
— Да чё тута стрислоси-то? — недоумевая, но шёпотом спросила Зорька.
— Да ты чё, Зорь? — переполошился Данава, — такие дети рождаются раз в тысячу лет. Ты понимаешь?
— Нет, — всё ещё шёпотом продолжала настаивать молодуха.
— Это дети Святой Троицы, они святы от рождения, — волнуясь, нервничая и от того взахлёб начал свою напыщенную речь «колдунок», — из них вырастают великие всезнающие провидцы! Они сродни Святым Девам, только люди, понимаешь?
— Понимаю, — сказала вдруг громко Зорька, — но ты пока об этом помолчишь.
— Но… — хотел было запротестовать Данава.
— Никаких «но». Садись, лучше и послушай.
Тут Зорька обернулась к девкам с очень серьёзным лицом и чуть ли не в приказном порядка, потребовала:
— Значит решим так. Сначала вы все по очереди рассказываете мне свои истории, а потом, если будете откровенны и я сочту вас не опасными для нас со Звёздочкой, расскажу свою.
Девки
— По-другому не будет. Я всё сказала.
— Цыц, — цыкнула на девок Дануха, — я тож за так. Посему начну первой. И слушать молча. Вопросы суньте сябе в жопы. Кто посмет перябить охуярю клюкой без жалости и состраданья. Сама боюся сказывать тако, но знамо, чё надо б так.
И Дануха начала.
Такого вечера и ночи до самого утра, ни у кого больше никогда не было. Единственная, кто всё это пропустил и корил потом себя всю свою жизнь, была Елейка, которая благополучно проспала до самого утра. Кстати с тех пор она наотрез перестала пить спиртное, любое. Ну, хоть в этом пользу вынесла.
Дануха рассказывала всё не спеша, обстоятельно, действительно ничего не скрывая и хоть историю про Водную Деву большинство слышало, но прошлый раз показался каким-то не настоящим, а теперь, даже Данава выпал в осадок, хотя он то родную сестру казалось знал, как облупленную. Притом закончила она сегодняшним днём, откровенно объяснив Зорьке свой настрой, чувства и своё поведение. Затем рассказывали остальные. Их рассказы были интересны, пожалуй, только Зорьке, ибо особо нового другие не услышали, а некоторые слушали их уже по нескольку раз. Историю Елейки вкратце рассказала всё та же Дануха. Но кроме удивления Данухиной откровенностью, всех ожидал ещё один сюрприз. В эту ночь откровений включился Данава. Вот уж от кого не ожидали. А рассказал он такое, что у всех рты по открывались, все то и дело порывались влезть с расспросами, но Дануха их тут же затыкала, мол договорились слушать молча, сиди и не мычи, хотя саму её тоже то и дело подмывало. Ай да братец, ай да сучье вымя. Но на этом сюрпризы не закончились. Следующий их ожидал от Ник. Она хоть и прижилась в девичьей стае, но для всех оставалась полной загадкой. Дануха не ожидала от неё рассказа и изначально даже в расчёт не брала, но та вдруг обречённо проговорила мол теперь моя очередь и начала своё повествование не долгой и как ей казалось скучной жизни. От описания ей скучной жизни Данаву чуть «кондратий» не обнял. Ещё бы узнать такое про великого колдуна Ура, это было нечто. Он даже хотел было наброситься на девок и затребовать клятвы на молчание об услышанном, но получив затрещину от Данухи, притом клюкой да по башке, насупился и заткнулся, долго почёсывая ушибленное место. А Дануха лишь лишний раз ему предложила завязывать с этими уродами. Наконец очередь дошла до Зорьки. Было уже утро. Она молча о чём-то мучительно думала, все молча просто мучились. Наконец она подняла от пола голову и начала свой рассказ. Сказать, что все были в шоке от того что узнали, значит ничего не сказать. Зорька тоже рассказала всю правду о себе, абсолютно всю. И о своей любви к извергу и о своём не долгом счастье и обо всех, кого знала и видела. О своих дарах и умениях и о своих глупых мечтаниях. Закончила она тоже днём сегодняшним, рассказав, как баб коровьих прибивала, да плющила. И замолчала, окончив.
Наступившую паузу не смогла просто физически перенести Нева:
— Данух, а когда спрашивать то можно будет?
Старшая сидела растрёпанная и с виду пришибленная на всю голову. Она даже не сразу, а с каким-то запозданием отреагировала на вопрос Невы.
— Нева, девонька, давай эт мы ныне все спатеньки падём, переварим, перекрутим чё слышано было, а вечеря в баньке соберёмся и учиним пытку друг другу. Лады?
Все нехотя, но согласились. На этом и разошлись…
Вышла Дануха на двор своего нового кута. Огляделась. Не узнать стало поселение. Два лета пролетело, чай. А на дворе весна красна, Лялькина седмица [40] . С одной стороны, вроде как вчера было, а с другой всё вокруг изменилось до неузнаваемости. Лес повырубили, кусты повыдергали, траву потоптали. Лес перестал лесом пахнуть, а стал вонять конским навозом. Городок превратился в огромную поляну, огороженную остатками леса со всех сторон. Всё вокруг по-новому стало, вон даже её кут и то обновили, старый то сгнил с полу. Селение действительно стало целым городом, ну или скорее небольшим лесным городком, но всё же. Поселением его уже просто не назовёшь. Ишь как разросся. По краям землянок нарыли, капитальных, не то что эти шкурные, временные. Бабий город теперь больше сотни кутов и это только взрослых баб столько стало. Мужички завелись беглые, стада появились загонные. «Колдунки» со всех земель люд собирали, да к Данухе вели. Из пацанвы беспризорной, Голубава сколотила артель рыболовную. Благо рыбы в реке хоть руками лови, а когда сети вязать наладили, так промысел пошёл, жаль на сторону не продать, не поторговать. Рыбы было столько, что девать было некуда. Всем этим великим хозяйством командовала, как и прежде Голубава. Правда уже не одна, как в начале, а с помощниками. Важная баба стала куда там. Пара мужиков из скитальцев [41] , не старых ещё в общем-то по годам, много что умеющих, да и с руками дружные, стали её правой и левой рукой. Сначала советами помогали, а потом и вовсе втянулись, как в должное. Так как устои речные Дануха пресекала, в первую очередь бабняцкие, то и мужички пришлые вести себя стали по-другому. Ни кодлой своей в отрыве, а при кутах с бабами, прям как ары. Притом ни Голубава, ни Дануха не насильничали, они сами выбрали с кем жить и не просто куты стали ставить, а дома целые, бревенчатые. Правда поначалу бабаньки, которым мужичков не хватило покочевряжились малость, но Голубава быстро их порывы любвеобильные приструнила, да по кутам разогнала, пообещав матёрую позвать, мол эта и отымеет, и ублажит мало не покажется. Были по началу среди баб и ещё трения да пересуды, по поводу устоев предков, заветов дедов, но этим страдали лишь вновь прибывающие. Голубава поступала с ними просто. Хотите живите по устоям, никто не мешает, не хотите, живите, как хотите. Только если пришли к нам, то будьте добры подчиняться нашим законам, устоев ваших не касающихся. Все подчиняются либо непосредственно ей, либо её помощникам. В первую очередь делают то, что надо, а уж потом, что хотят. А когда новенькие поближе знакомились с обитателями лесного селения и тем более узнавали «особых» девок, то свои старые привычки жить по бабьему расписанию, отодвигали далеко на задний план.
40
Полнолуние +38 седмиц от зачатия, конец апреля. Ляльки. Роды. Лялькина седмица — период мистических игр и танцев. Девки водили голые хороводы, распевая песни. В Лялькины дни хороводы водили не только девицы, но и нежить с полужитью. Обязательным был, так называемый, холстовый танок или «беременный хоровод». На траву расстилали белые хосты и нагишом водили «круги». От правильности проведения обряда, зависело в будущем способность забеременеть. В эти дни нежить тоже плела свои таноки. Невесты и молодухи ходили к ним, если возникали проблемы с зачатием. Они должны были раздеться и незаметно встать в их круг. Однако многие боялись. Нежить могла как одарить, так и наказать полной бездетностью, а тогда считай пропала молодуха. Помимо этого, у девок была в эти дни ещё одна миссия. На трёх зорях подряд они вымачивали в реке семена будущих посадок. Делать это нужно было непременно скрытно от других, иначе урожай будет худой. Посадочное семя боялось завистливый глаз. А если девка сама съест хоть одно зёрнышко из приготовленных к посадке — все выросшие овощи пожрёт червь. Кроме того, они обхаживали грядки. Обегали каждую грядку и своей мохнатой щёлкой садились на каждую проговаривая заговоры. Кроме того, именно девки, под руководством старшей бабы, выделенной большухой, а не бабняк, накрывали обильные столы, насколько могли себе позволить, для приплывающих по реке предков, которые обязательно прибывали на Ляльки вершить суд. Именно предки определяли жить или не жить роженице с новорождённым, которые сидели, в это время, в сорокадневном банном карантине между этим и тем миром. На убывающую луну роды кончались. Бабняк продолжал жить общим домом. Кто-то был занят роженицами, кто-то готовил еду на всех, кто-то ходил на родник за водой для всех. Все были заняты на общее дело. Даже дети были заняты общим делом — пацаны уходили в артель, где помогали мужикам, учась и познавая мужицкий мир, а девки начинали засаживать все огороды, на которых трудились молодухи, кутырки, девченята и посикухи в полном составе.
41
На шестой день Купальной седмицы («Скит»), мужики, которые были не способны к исполнению «мужицких» обязанностей, а некоторые, по каким-то соображениям не ходивших на «бабий выбор», прощались и собирая свои не хитрые пожитки, покидали род, уходя в дикую степь в скитания.
Вообще с главенством всего этого царства многие бабы, из числа новеньких, да и мужички по началу, ничего понять не могли. В их головах творилась полная неразбериха. Никак в толк не могли взять, кто здесь кого главней. Поначалу все прибывающие долго думали, что самая главная здесь Голубава, но послушав народ вокруг, пожив малёк, понимали, что это не так. Девки «особые» даже вроде выше по положению Голубавы, но они в дела селения никогда не лезли и по некоторым делам той же Голубаве подчинялись, а были дела, когда она им. Девичьей стаи вообще сторонились и в их отдельно стоящий лагерь по собственной воле нос не совали. Как никак они Девами Троицы целованные, а уж что одним взглядом жизнь отобрать могут, старожилы новичкам сразу в уши жужжали. А вот кто главней Дануха или Зорька, тут даже старожилы спорили. Одни бабы доказывали, что Дануха главней, а другие, что Зорька самая главная во всей округе. Хотя все как одна соглашались, что матёрая девичьей стаи, всяко страшней и сильней Данухи, хотя ни первая, ни вторая никогда бабами селения ни командовали, ничего не указывали, вели себя, как обычные и равные, но те, кто под Зорькиным гневом побывал, не то что байки, целые сказания складывали и каждая по-своему, со своими страхами и истериками. Но так лишь казалось со стороны. На самом деле было всё ещё сложнее. Зорька, конечно, по праву сильной, с самого
Боевая стая девок жила от всех отдельно и тоже сильно изменилась. Во-первых, она стала в два раза больше. Нет девок с особыми дарами больше к Данухе не пожаловало, но Зорька вторую девятку набрала из толковых молодух поселения. А чем не сила? С луком управились, стрелки родили, с конями закуманились. Ну как же такому добру пропадать? Прибрала их Зорька и костяк новой девятки сформировала на трёх «особых»: Ник, Нева и старшей поставила Бурю. Шесть остальных девок были из сыскного отряда Ник, поэтому и специфика девятки была соответствующая. В походе шли первыми. Вынюхивая, высматривая. Возвращались наоборот последними, заметая следы и сбивая столку. Во-вторых, просто выросли девоньки. За эти два лета они сильно подросли, даже девками то их теперь назвать было всю равно что обидеть, хотя по внешнему виду бабами их назвать нельзя было тоже. Одеяние, к которому они общими усилиями пришли после долгих проб и переделок, остальных баб шокировал, немногочисленных мужиков и пацанов, провоцировал на состояние мужицкого озверения, а Дануху доводил до матюков по поводу срамоты и непотребства. Сколько она земли исплевала вокруг себя, пока со временем не свыклась с этой мерзостью, но долгий спор Зорьке проиграла. Молодуха, как коза упёртая, стояла на том, что мужик в первую очередь глазами бабу поедает, а значить одеяние для девичьей стаи тоже оружие и оно с одного вида их косить должно. Спорить Данухе с этим не приходилось. Хотя нет-нет, да вспоминала про «непотребность» и вкручивала язвительным словцом под то, во что они были одеты. А одеты они были действительно вызывающе. Кожаная коротенькая курточка безрукавка с одной завязкой на поясе с запашными отворотами на груди, через которые то и дело титьки вылезали. Такой же кожаный широкий подол, но очень короткий, аж выше колена. Такой короткий, что сидя на коне, ноги в раскорячку, то и дело своими мохнатками сверкали. Вот это то как раз и бесило Дануху, особенно когда они перед мужичками, да пацанами рисовались. Как не старалась баба старые устои забыть, руки и язык чесались от этого непотребства у неё постоянно. Руки девок по локоть замотаны такой же кожей, но это ладно, от ран при стрельбе из лука спасало. Ну и сапожки такие же кожаные коротким чулком. Зимой ездили в том же самом, только поверх длинный, до самой земли, балахон из зимнего зайца одевали с рукавами. Сапоги тоже заячьи, высокие и шапка заячья длинным острым конусом, куда косы складывали. Кони их тоже все в зайца одеты были. В общем зайца на себя перевели видимо не видимо. Как всего в округе не повывели, непонятно. С малеваньем на телесах, как изгалялись, так изгаляться и продолжали. Дануха ко всей этой мазне по мордам привыкла, кроме Зорькиной росписи. Вроде бы столько прошла девка, через смерть переступила, дочь нарожала, а всё как дитя малое. Хоть и выросла и силой Дануху переплюнула, а всё как была оторвой, так оторвой и осталась. Эта дура учудила расписаться двумя половинками под Степную Деву. Одну Беля расписала розовым тонким инеем с изящными росчерками, будто облака перистые на лике зори, а другую под чёрную смертушку размалевали, да такую страшную сделала, что Дануха если неожиданно натыкалась на неё с той стороны, то её аж в дрожь кидало со страха и сердце заходилось, того и гляди помирашкой скрючиться можно было. Баба на матюки зайдётся, а девки ржут, как лошади и Зорька, сучка, громче всех заливается.
Звёздочка Зорькина и посикуха Ушина большую часть времени жили у Данухи, либо у Данавы, которого под старость лет пристрастился нянькаться с детками малыми, хотя Дануха понимала, конечно, что этот «жук» свой интерес там имел, понимая в кого вырастит Звёздочка. Малышня беспризорной обитала потому, что девичьи стаи редко бывали в лагере. Зорька их постоянно гоняла куда-нибудь и бывало далеко, на несколько дней. К тому же она вечно была не довольна их походами. То то не так, то это не эдак и снова и снова гнала их в вылазки, да на тренировки. Бывало даже на псих срывалась и тогда девки получали от неё по полной. Прибивала всех без разбора, не разбирая кто прав, кто виноват, а ручка у неё оказалась тяжёлая. Она требовала единения и понимания без всякого кумления. Дануха наконец после очередного разноса не выдержала и даже наорала на матёрую, мол чё жопу рвёшь, когда закумиться можно, за что и ей прилетело под горячую руку, но потом Зорька отошла, прощения просила. После чего Дануха настояла, чтоб девки куманились по лёгкой, хотя бы на обжорство или на жажду, без разницы. Зорька сдалась и попробовала. Получилось, понравилось. Зорька стаи на части никогда не разбивала. Любое задание, пусть даже плёвое, всегда выполняла полная стая. Обычно стая Зорьки занималась охотой и загоном животных для пополнения общего стада, а стая Бури — дальними дозорами, выслеживая ходоков, скитальцев и лазутчиков. После того, как Ардни с ближниками вырезали последний в их краях баймак, весь берег реки на несколько дней в ту и другую сторону превратился в дикие необжитые места. Люди Тихого сюда не совались, делать им было здесь нечего. Они сейчас были заняты городами, а вот ары совались то и дело. На том месте, где Белю с Бурей мучили, они трижды пытались порубки восстановить, трижды, неугомонные, снаряжали отряды, один другого больше и трижды девичьи стаи куманились на матёру Ку и с лёгкостью изводили их с первого же наскока. Нева, при последнем истреблении довольно крупного, хорошо вооружённого отряда, обиделась, мол даже не интересно совсем. За зайцем по степи и то веселей гоняться, там хоть азарт есть. После третьего раза народ из арова города приходить перестал, похоже посчитав, что эти места прокляты, иль просто лесорубы закончились. Стаи были готовы вести схватку с Ардни, но было одно «но». Никто и Зорька в том числе не знала, что творится там, за их землями у аров сейчас. Они зачистили степь на несколько дней пути, чтоб себя и поселение обезопасить, но при этом лишились информации о том, что там за этими пределами делается. Такой сети лазутчиков как у Тихого, у Зорьки не было и взять её было не откуда. «Колдунки» себя не оправдали, да и с последними событиями у арья, им туда ходу больше не было. Оставалось только делать это самим. Зорька долго колебалась, но всё-таки решилась на длинный поход в аровы земли. Притом решили идти в земли Аркозы, так как Нева их знала, по крайней мере, те места где жила. Сложность была в том, что Зорька куманить не умела. Этим занималась только Дануха. Учится у неё этому делу было некогда, поэтому пришлось порождать матёру Ку здесь и держать её на голодном пайке длительное время. Зорька решила, что коли Ку прижмёт, то налетит на первых встречных, которым не повезёт стать кормом для полужити. Было решено, что пора открывать охоту на мужицкого зверя. Надо было учиться воевать, а как это делать не знал никто. Поэтому всё это действо называли охотой, только зверь промысловый был особенный — вооружённый и очень опасный. Все сверх способности девок хороши были напоказ, а вот в реальной скоротечной схватке толку от них было мало. Малха, чтоб заморозить, должна была глаза поймать и при этом сама становилась беззащитной для других, а с наскока на коне это было сделать ещё труднее. Красна, со своей тучей, вообще в бойне пустое место. Она пока эту тучу раскачает, так выспаться можно, а коль заранее сотворит, так проблема с конями собственными начинались. Сколько Зорька не пыталась коней к этому ветру приручить, ничего не помогало. Зорька постоянно Красную гоняла, чтоб осваивала свой дар, чуть ли не каждый день. Тучу девка стала собирать значительно быстрей, чем сначала, но всё равно делала это долго и медленно. Сама же матёрая разом прибить могла только баб, на мужиков её бабий пришиб не действовал, а Славой давить, так мужик должен быть по крайней мере предрасположен для этого, а перепуганного, да озверелого, в драку кинувшегося, Славой не очаровать, послушным, да безвольным не сделать. Самый ценный дар на охоте был у Невы. Вот та свои способности проявляла на полную. Правда опять же цеплять и вести под стрелку могла максимум двоих, троих, больше не получалось, да и то если разбрелись, а коли кучей большой собираются, то выцепить кого-нибудь, да вывести, уже не получалось. Не отрывались они от коллектива. И чуяла она лишь агрессивных мужиков, но довольно далеко. Правда и тут не без гадости. Чем дальше «мужицкий зверь», тем дольше ей требовалось спокойствия и концентрации. Наскоку? Этим не позанимаешься. Ник и та оказалась не без изъяна. Отвести глаза от себя, пожалуйста, а вот отвести от отряда, могла только в том случае, если держит за руки, а руки у неё только две, а в стае кроме неё — восемь. Так что главное оружие их стала скорость коня, да меткость стрелки. Радовало только то, что этим владели все без исключения. Нева родила, наконец, себе четвёртую стрелку, упёртая Елейка вторую. Уше чуть-чуть до третьей не хватает. Беля тоже вторую смастерила. А Зорька с первого же подхода три умудрилась породить, хотела и на четвёртую зарядиться, но почему-то передумала. У остальных девок было только по одной стрелке, но и это была сила. Вот из этой силы Зорька и исходила. Помогут особые умения, хорошо, но ставку на них не делала никогда. Главная слабость всех их была в том, что они были такие же смертные, как и враг, к тому ж как цель для стрельбы были значительно крупнее, ибо на конях. Толь в девку стрела или копьё, или с пращи камнем, толь в коня, всё одно. Защиты ни на коне, ни на себе у них не было. Дануха уверяла, что матёра Ку защиту колдовскую даёт, но проверить это пока не удавалось.