Кровь предателя

Арнольд Майкл

– Мне жаль, дорогая, но даже я не знаю, кто он.

– А где хранится рубин? Пожалуйста, скажи мне, Джон, мне так хочется узнать.

Кэсли нахмурился, и она жадно поцеловала его в губы.

– Ты так умен, любовь моя. Так умен и силен.

– Я... я не могу, - произнес Кэсли, медленно облизнув губы.
– Мне бы хотелось, ведь ты всего лишь хочешь узнать, насколько мы близки к перелому в ходе войны, но я должен молчать.

Лизетт Гайяр не настаивала. Сердечко ее забилось сильней. Она нашла его.

– Крепись, - продолжал Кэсли.
– Не теряй веры, Господь ниспослал нам великое сокровище. Оно твердо и холодно, но сверкает подобно солнцу. С его помощью мы наберем несметную армию.

Лизетт прижалась к нему.

– И разобьете короля?

Кэсли кивнул.

– Да, любовь моя. Господь мне свидетель, мы разобьем короля, а когда войне придет конец, я сделаю тебя своей невестой.

Лизетт улыбнулась, и потянувшись к ней, Кэсли нежно ее поцеловал.

– А теперь, Мелисанда, с твоего разрешения, я пойду, - сказал он, подойдя к остальным предметам своего обмундирования, сваленным в кучу возле кровати.
– Сегодня ночью поступает новая партия мушкетов. Каждый ствол помогает нашему делу, разве не так, дорогая?

Молчание.

– Разве не так?
– повторил он, распрямляясь.

Нож Лизетт оказался у его горла, прежде чем он смог обернуться, неприятно упираясь в кадык и породив кровавые бусинки на коже.

– Наше дело?
– холодно произнесла она.
– Я ненавижу ваше дело.

Кэсли поморщился и сглотнул, скривившись, когда горло сдвинулось и проехалось по лезвию, и кровь побежала вниз по шее и расцвела как лепестки роз на его белом кружевном воротнике.

– Простите меня, мадам, - прошептал он, уверенность из его голоса куда-то испарилась, - в чем же я провинился?

– Сам ваш вид оскорбляет меня, сэр, - рот Лизетт Гайяр исказился от отвращения.

Кэсли взглянул на оружие, потом на руку, что держала его. Лизетт знала, что он взвешивает свои шансы победить. Но ее нож был готов убивать. Хватка была крепкой, а рука твердой.

– Кто ты?

– Гадюка, и я укушу тебя, - сказала она, ее прекрасные голубые глаза сузились.

– Я... Я не, - Кэсли запинался, запаниковав, ибо не почувствовал в ней слабости. Только жестокий триумф.

– Я возмездие.

Ветер хлестал кнутом, от его ледяного дыхания глаза Лизетт слезились. Она пригнулась, еще ниже опустив голову в капюшоне. Было еще почти темно, но слабые лучи солнца пробивались через тяжелые тучи, и она поняла, что настал рассвет и дороги наконец-то очистятся от бандитов, наводнявших их в темное время. Но идти по-прежнему было небезопасно. Женщина, путешествующая в одиночку по кишащей солдатами местности, не могла чувствовать себя спокойно. Но Лизетт была сильной и имела цель.

Добравшись до конюшни и выведя оттуда лошадь, оседланную еще в чернильной темноте предыдущей ночи, Лизетт поразмыслила над опасностью, с которой столкнулась. Но риск того стоил.

Дорога была пустынной, а лошадь быстрой. Лизетт прижалась к мускулистой шее животного, и идущий от каштановой гривы едкий запах пота и сена напомнил ей о таверне, о том темном помещении, где человек, гордящийся своей мужественностью, рухнул перед ней, выбалтывая секреты в тщетной попытке спасти свою шкуру. Лизетт вспомнила о теплой пульсирующей крови, хлещущей из глотки Кэсли. Она видела, как жизнь уходит из его взгляда. Он был не первым убитым ею человеком. Она делала это ради своей хозяйки и во имя Господа, и этого достаточно.

Смерть Джона Кэсли оказалась скверной и удовольствия ей не принесла. Однако информация была для неё важнее спокойной совести. Лизетт повернула нож, и он рассказал ей всё, что нужно.

У нее было время, чтобы спокойно сбежать до того, как тело Кэсли обнаружат. Вскоре будет объявлена охота на убийцу. Солдаты и простой народ пустятся на ее поиски по всей округе, но она уже будет гораздо дальше, чем они могут вообразить. Она окажется вне их досягаемости, мчась на юг с бьющемся в такт с лошадиными копытами сердцем. Лизетт поблагодарила Бога за удачу. У нее должно было получиться. У нее не было выбора.

Страйкер сидел в маленькой палатке, когда стая черных дроздов возвестила о приходе зари. От тщательно осмотрел зазубрины и щербины на лезвии шпаги, ощупав все по очереди пальцем, печально осознав, как сражение при Эджхилле попортило превосходный клинок.

– Охренеть, дружище, я ни одну женщину не окружал таким вниманием! Хотя была одна француженка. Как там её звали, Страйкер? Вот чёрт! Как? Может, Франсуаза?

Страйкер перестал осматривать шпагу и увидел в проёме палатки круглую сияющую красную физиономию.

– Клодетт. И ты это чертовски хорошо знаешь, Форри. Ты же тогда влюбился.

Усмешка немного увяла.

– Да, Клодетт. Фарфоровая кожа, чёрные как смоль кудри и самая соблазнительная пара...

– Форри, - перебил его Страйкер.
– Мне жаль отрывать тебя от таких приятных размышлений, но у нас срочное дело. Ты получил мое послание?

– Конечно. И вот я здесь.

В ослепляющем потоке утреннего света капитан Ланселот Форрестер, в прошлом член лондонского ополчения, потом адъютант генерала Джеррарда, откинул полог и нырнул в тесное пространство палатки. Он был пухлым человеком тридцати с небольшим лет с блестящими соломенными волосами и румяным лицом.

– Я навсегда перед тобой в долгу, Форри, - сказал Страйкер, вернул шпагу в ножны и вытянул ноги в сапогах перед собой, маленький стул, на котором он сидел, недовольно заскрипел.

Будучи невысоким, Форрестер мог стоять в палатке прямо. Он показным жестом почесал спину и подмигнул.

– Бедная моя спина. Меня не втягивали в подобные неприятности с тех пор, как я выступал актером в таверне "Медведь" в Саутуике. Помнишь, Страйкер? Настоящая любовь никогда не проходит гладко!

– Помню, - внутренне собравшись, сказал Страйкер. Он был рад, что на этот раз Форрестер избавил его от выслушивания стихов Шекспира.