Кровь, слава и любовь
Шрифт:
– Единственный способ наказать этого человечишку, – заявила она, – это сделать его жизнь настолько невыносимой, чтобы он сам бежал с этой улицы. И пусть хоть повесится в каком-нибудь другом месте!
Золотые слова, упавшие на благодатную почву! Веселая шайка бездельников с восторгом принялась за дело. Результат превзошел все ожидания. Аптекарь никогда в жизни не слышал такого шума, какой царил в ту ночь на его улице! Ни сам Флериан, ни Агата, ни несколько мальчиков-подмастерьев, которые жили в доме, глаз до зари не могли сомкнуть! А когда наступил рассвет, Любен, один из этих подмастерьев, решил выйти из дома. Он собирался открыть деревянные ставни и отпереть лавку. Бедняга споткнулся о некий предмет,
Следующая ночь была в точности похожа на эту, новая – на две предыдущие… вплоть до того, что удивительные подарки от Луизон д'Аркьен на пороге лавки появлялись с завидным постоянством.
На этот раз Флериан подумал, что и на самом деле скоро сойдет с ума.
– Нет, я не дам этой презренной женщине и дальше насмехаться надо мной! – твердо пообещал себе аптекарь.
Не откладывая дела в долгий ящик, он предложил ближе к вечеру собраться в его доме нескольким из своих самых решительных собратьев по цеху, полагая, что они больше других подходят для намеченного предприятия, поскольку так же крепки телом, как и отважны.
И вот эти крепкие отважные парни потихоньку, один за другим, являются в дом аптекаря. Следуя многолетней привычке и не желая ничего в ней менять, он приказывает слугам запереть лавку и затворить ставни на окнах. На стол поставлено несколько бутылок доброго вина, предназначенного для того, чтобы подбодрить собравшихся и прибавить им сил. Все ждут…
Ждать пришлось не так уж долго. Примерно к полуночи шум и гам на улице достигли кульминации. Окна и двери дома Луизон были распахнуты настежь, казалось, что вопли и грохот, доносящиеся изнутри, способны разрушить стены. Стремясь доставить мэтру Флериану побольше удовольствия своими шалостями, некоторые из клиентов даже вышли наружу, вооружились самой разнообразной домашней утварью, какая только попалась под руку, и устроили катавасию прямо под окнами аптекаря, исполняя под этот импровизированный оркестр оглушительную серенаду. А аптекарь только этого и дожидался…
Внезапно дверь его лавки распахнулась. Оттуда вывалилась целая компания дюжих молодцев, которые, навалившись на незваных артистов, принялись тузить их чем попало. Несмотря на свой почтенный возраст, сам мэтр Флериан размахивал кулаками не хуже других.
Впрочем, это не мешало ему зорко посматривать по сторонам. Он заметил в образовавшейся у его порога свалке высокого темноволосого молодого человека приятной наружности, в одной рубашке и штанах до колен. Юноша так отчаянно сражался, что сразу стало понятно: он и есть главарь всей шайки безобразников. Флериан указал на него двум своим лакеям, как раз в это время устроившим себе передышку. Парни схватили скандалиста и подвели его к аптекарю. Тот как раз успел сбегать за фонарем. Когда свет фонаря упал на лицо нарушителя спокойствия, достойный мэтр Флериан не смог сдержать крика радости, к которой явно примешивалось изумление.
– Эй! Да неужели же это шевалье де Гонди?!
Это был он, собственной персоной. Аптекарю он был очень хорошо известен. Перед Флерианом стоял племянник знаменитого и неугомонного кардинала де Реца, человека с баррикад Фронды. Жюль-Шарль де Гонди был слишком молод для того, чтобы принимать участие в этом, но Флериан хорошо знал всех членов семьи мятежного кардинала. Теперь у него в руках действительно находился знатный сеньор, против которого, как и предлагал Ла Рейни, он мог возбудить дело!
– Ну, так что? – дерзко спросил шевалье. – Да, это я, я собственной персоной, и я вам советую, господин негодяй, приказать своим людям отпустить меня!
Флериан широко улыбнулся, любезно подставляя свой фонарь прямо к носу пленника.
–
– Да тише вы! – раздраженно сказал молодой человек. – Какого черта вы надрываетесь, да еще к тому же то и дело повторяете мое имя так, что слышно на всех перекрестках?
– Разве я поступаю неправильно? – нисколько не понизив голоса, продолжал издеваться аптекарь. – Мне казалось, для того, чтобы тебя хорошо приняли на этой улице, надо наделать как можно больше шума… Всего хорошего, до свидания, шевалье де Гонди! Развлекайтесь получше, шевалье де Гонди!
Пока Флериан устраивал фарс, драка на улице сама собой прекратилась. Ее участники снова образовали две группы: одни возвращались к Луизон, другие отправлялись кто – в лавку аптекаря, кто – к себе домой. Улица постепенно опустела, двери и ставни на окнах закрылись. Остаток ночи прошел относительно спокойно. Видимо, энтузиазм завсегдатаев игорного притона несколько поутих в связи со всем, что произошло. Что же до шевалье де Гонди, то он только на следующее утро понял, почему старый аптекарь так радовался, узнав его: молодому человеку прислали повестку с приглашением явиться в суд!
Судебный процесс, равного которому по живописности и абсурдности не было, пожалуй, во всей истории правосудия, открылся, как нарочно, в самом разгаре карнавала 1673 года. Дело слушалось в Большой Палате Шатле, председательствовал сам президент Ламуаньон. Людей в зале суда набилось как сельдей в бочке. Они буквально давили друг друга, хотя само по себе помещение было достаточно просторным.
Под сводами старинного здания в этот день можно было увидеть весь двор и весь город. Всем хотелось присутствовать при иске скромного управляющего делами корпорации аптекарей к одному из самых знатных представителей французского двора. Местом преступления стал частный особняк, которому меньше всего подходило это наименование. Само преступление заключалось в ночных оргиях, не позволявших сомкнуть глаза всему кварталу. Каждый из присутствующих, естественно, надеялся вволю позабавиться.
В строго оформленном зале было полным-полно красивых женщин, шелка и драгоценности которых сверкали под тусклым светом, сочившимся из окон. Здесь собрался не только весь высший свет, здесь присутствовали и лучшие умы той эпохи. Неподалеку друг от друга сидели поэт Жан Расин и королева всех сплетниц Марэ, болтливая и остроумная маркиза де Севинье. И все это придавало судебному процессу приятную оживленность. Зал наполнялся очаровательным щебетом. Впрочем, выражение лица президента Ламуаньона не соответствовало общему легкомысленному настрою. Он сидел с насупленным видом, весьма недовольный.
Жалоба славного Флериана, сопровождавшаяся подробным изложением фактов, вызвала такую бурю смеха, что господину президенту невольно пришло в голову, а сумеет ли он должным образом довести до конца столь оригинальный процесс. Чтобы хоть немного успокоить публику, он предоставил слово адвокату обвинения.
– Мэтр Ломбер, – сказал он в соответствии с протоколом, – слово предоставляется вам.
Мэтр Пьер Ломбер, славившийся в городе своей эрудицией, выглядел не слишком импозантно. Больше всего он был похож на покрытую пылью старую библиотечную крысу, только что спустившуюся с полок, где хорошенько погрызла толстые фолианты. Он совсем не напоминал светского оратора. Адвокат с весьма важным и серьезным видом снял с себя форменную шапочку, положил ее перед собой, поправил чуть сбившийся парик, сделал величественный жест руками, облаченными в широченные черные рукава, и хорошенько откашлялся. Затем он начал: