Кровь вторая. Орда
Шрифт:
Ярица, мысленно приказала себе успокоиться и не открывая глаз, не дыша, прислушалась к ощущениям. Первое, что она осознала — тугое и противное, жужжание полчища мух. Второе, то, что жижа, в которой она стоя плавала, была противно тёплая. Подрыгала в разные стороны ногами, дна, под которыми, не ощутила, лишь нащупав сзади склизкую, отвесную, глиняную стену.
Тело, как бы висело в этой жиже, не опираясь на дно. Под грудями, почувствовала широкий пояс, который был, похоже, привязан где-то вверху и не давал опуститься, в копошащуюся жижу, ниже того уровня, на котором она находилась. Руки, тоже были привязаны где-то вверху, но по ощущениям, некрепко.
Райс вновь задышала ртом,
Рыжая никуда не могла смотреть, ни о чём не могла думать, так как, всё её существо, отчаянно боролось с собственным желудком, во что бы то не стало, просившимся наружу. Наконец, желудок победил, выплеснув из себя всё, что смог и даже, после этого, ещё пытался выдавить то, что уже не выдавливалось.
После того, как её вырвало, голова пошла кругом, но задышала она ровней, наплевав на вонь и впервые, злобно, закипая лютой ненавистью ко всему на свете, готовая порвать каждого опарыша, возящегося вокруг, нормально осмотрелась.
Медленно обведя взглядом отхожую яму с права на лево, Райс упёрлась ошарашенным взглядом, на ещё одну горемыку, такую же девку, как и она по возрасту, висевшую в двух шагах левее и сплошь облепленную зелёными, жирными мухами.
Соседка, имела русые, светлые волосы, изрядно испачканные нечистотами и большие серые глаза, блестевшие в сумраке ямы, как мокрый полированный камень. Она, сложив руки на голове в замок, с добродушной улыбкой, молча, рассматривала новенькую.
— Ты кто? — тут же спросила Райс, почему-то шёпотом.
— Апити, а ты? — поинтересовалась подруга по несчастью, но в отличии от Райс, вполне спокойным и даже довольным голосом.
— Райс, — ответила рыжая слабо и сдавленно, и тут же продолжила, — а мы где?
— В говне, — хмыкнула Апити, расцветая в лучезарной улыбке и смахивая с лица надоедливых насекомых, — аль ты не видишь?
— Как я здесь оказалась? — спросила Райс толи соседку, толи саму себя, — я ничего не помню.
— Не мудрено, — как-то запросто и по-свойски ответила светловолосая, — тебя под гребешком привели. Втыкают, такой гребешок в волосы, и ты, как телок на привязи, что велят то и делаешь, и при этом, ничего не помнишь. Хорошая штука.
— Да, да, — тут же спохватилась Райс, — что-то припоминаю. Белая вековуха, сначала погладила меня по голове, а потом, вроде бы, как гребень воткнула.
Райс, находясь в полной прострации, осторожно прощупала голову руками, видимо ища гребень, но волосы, распущенные по спине и утопленные на половину в нечистотах, инородных предметов, не содержали. Руки, тут же облепили мухи и она, брезгливо и панически, ими задёргала в разные стороны, отгоняя мерзость.
По верхнему настилу, застучали чьи-то шаги и дырка в потолке, что была чуть левее ярицы, служившая, как выяснилось, основным источником света, потемнела, окуная их и без того мрачное пристанище, в сумрак. Апити, видимо предчувствую реакцию новенькой, тут же жёстко потребовала, переходя на шипение:
— Только не ори!
Райс не успела понять, к чему это она, как сверху, в дырку, полилась струя, создающая на поверхности пенное облачко, разбрызгиваясь мелкими капельками в разные стороны и поднимая из глубин, свежую волну вони.
— Фу, — презрительно шипя, выдавила из себя Райс, сморщившись и зажимая пальцами
Кто-то наверху, сделал своё дело и так же неспешно, ушёл, вновь открыв дырку для света.
— Ты, давно тут сидишь? — через какое-то время, продолжила пытать Райс свою соседку, не разжимая нос, решив, через свою соратницу по выгребной яме, хоть что-нибудь разузнать.
— Третий день.
— А ты кто, вообще, и за что тебя сюда посадили?
— Никто. Впрочем, как и ты, — спокойно ответила Апити, даже с некой гордостью, — но, как и ты, я «особая». Других сюда не садят. А сидение здесь, называется, «познанием себя, через нечистоту». Странно, что ты об этом не знаешь.
— Я, вообще ничего не знаю и не понимаю, — зло огрызнулась Райс, отрывая пальцы от зажатого носа, — сначала, меня законопатили в старую лесную баню, на две седмицы, где я, чуть с ума не сбрендила, теперь вообще по горло в говне. Да, когда же это кончится!
— Успокойся подруг, всё только начинается, — тут же с ухмылкой в голосе, ответила Апити, — а я смотрю, ты в большой привилегии, коль очищать разум, в баню была посажена. Небось и баня тёплая, и кормёжка не с помойки и водица колодезная?
— А толку, — буркнула Райс, подтверждая догадки своей новой подруги, — темнота, хоть глаз коли и ни единого звука, как под землёй схороненная.
— А я, вот, под землёй и сидела, — тут же парировала Апити, — в глиняной яме. Обе седмицы на глине спала и можно сказать, глиной питалась. В постоянном холоде и сырости. Там, из стенки родничок пробивался и куда-то в нору утекал. Вот, там, действительно, можно было с ума сойти, от этого постоянного журчания. Я, даже, в какое-то время, «поплыла мозгами», да вовремя сообразила глиной уши заткнуть, а то б, точно свихнулась.
Райс, как-то, даже, взбодрилась, услышав, что кому-то было ещё хуже, чем ей, а она, оказывается, ещё не в самых худших условиях провела последнее время.
— Слышь, Апити, — заговорщицки зашипела Райс в полголоса, помахав рукой перед лицом ладонью, как бы очищая для глаз пространство, заполонённое жужжащими насекомыми и не дававших, как следует рассмотреть собеседницу, — ты можешь мне разъяснить, что здесь происходит, а то, от неведения, я себе места не нахожу. Нет, когда вырвусь отсюда, я всем покажу Кузькину Мать, это к еги-бабе не ходи, но хотелось бы понять: КАК отсюда вырваться?
— Странная ты какая-то, — задумчиво пробубнила себе под нос Апити, скривив рот на бок и сдунув, очередную муху со щеки.
Подняв руки и просовывая их в петли, она обмякла, повиснув на запястьях, уронила голову себе на плечо, с хитринкой разглядывая рядом висевшую новенькую. Наконец, что-то для себя решила и начала своё высокопарное выступление, строя из себя бывалую девку, снизошедшую до объяснений, неопытной кутырке:
— Отсюда, девонька, не вырываются. Сюда рвутся. Сюда, девки пищат, да лезут. Только мало кого пускают. Я вот, ведунья. Дар предвидения у меня, особый. Я сюда, больше года просилась, не пускали. Понимаешь? Мало обладать даром. Чтобы быть лучшей из лучших, нужно иметь особый внутренний стержень и особые, нечеловеческие навыки. Вот здесь, мне этот стержень и выращивают. Для начала, в яму закапывают, всю дрянь из башки вычищают, оставляя тебя наедине с собой. Затем, здесь, опускают ниже опарыша, делают из меня ничтожество, и я, из этого низшего состояния, должна буду самостоятельно, без всякой помощи, вырасти и подняться, преодолевая всю эту мерзость, круг за кругом. Поднимусь, буду ведуньей или ведьмой, или колдуньей, какой свет не видывал. Не поднимусь, сдохну, значить не моё это, не судьба. Здесь только два выхода: либо на коне, либо под копытом. Сломаться на этом пути, может каждая, да, не каждая выдюжит.