Кровь за кровь
Шрифт:
С мыслью о возможности нечаянной легкой смерти я и отрубился. Это было прекрасное чувство…
Глава 12. ТЮРЬМА
Мое пробуждение оказалось наполненным чудесами. Первой мыслью, после того как я осознал себя бурно размножающейся и быстро эволюционирующей инфузорией туфелькой, стало ежесекундно крепнувшее убеждение, что я почему-то лежу в хлеву и подвергаюсь газовой атаке со стороны по меньшей мере десятка свиней. Они даже похрюкивали от удовольствия, но я их пока не видел, так как мои веки окаменели и мне никак не удавалось открыть глаза.
Прошло еще какое-то время и я наконец обрел способность шевелить своими закостеневшими конечностями. Придерживаясь руками непонятно за что, я сел и открыл свои диафрагмы. Картина, которую я увидел, сразила меня наповал. Судя по нарам, набитым по самое некуда мужиками, я попал или в небесное чистилище, или в самую обычную тюрьму, что подтверждала и параша, возле которой я сидел. Шлепнув несколько раз сухими губами и подвигав языком, я попробовал говорить, хотя и не очень надеялся быть услышанным:
– Где я, люди добрые?
– У хозяина на киче, соколик, – осклабился старик, сидевший неподалеку.
Был он весь сморщенный, сутулый и какой-то дерганный, несмотря на почтенный возраст.
Его руки и грудь украшали татуировки, что выдавало в нем человека бывалого, имеющего не одну "ходку" в зону. Но место, которое старик занимал в камере – почти возле двери; крайними были лишь я и параша – как-то не вязалось с его "стажем" и возрастом.
Так, понятно, подумал я. Кича – это казенный дом, хозяин – по-моему, начальник тюряги.
Но что я здесь делаю? Как сюда попал? Когда меня успели осудить? И за что?!
– Какое сегодня число? – отважился спросить я старика, начиная чувствовать себя бедным Эдмоном Дантесом, заживо похороненным в подземельях замка Иф.
Подумав, старый урка ответил. Я напряг все свои мозговые извилины – и ахнул. Твою мать!.. Это что, я торчу в камере почти неделю!? И все время в бессознательном состоянии!? Чудеса…
– Когда меня сюда… – Я запнулся, подыскивая нужное слово. – Ну, в общем, доставили.
– Ночью. Ты так набухался, что лыка не вязал.
– Так это вытрезвитель? – обрадовался я.
– Бери повыше, – снова заулыбался старик. – Ты попал в стойло. [2]
– А я думал, что в свинарник, – не сдержался я, чтобы не объяснить свое видение проблемы.
Старик рассмеялся. С виду он казался добрым дедушкой, но его холодные оценивающие глаза почему-то не вызывали у меня желания побеседовать с ним по душам.
– Мне бы попить… – вспомнил я о своей жажде, царапающей горло мелкими коготками.
2
Стойло – ИВС – изолятор временного содержания (жарг.)
– Вон, с другой стороны двери, бак с водой. Что, сушит?
– Угу… – собравшись с силами, я встал и подыбал к вожделенному источнику с прикованной к цепи алюминиевой кружкой.
Я выпил не меньше чем полведра. И с каждым глотком мои силы умножались, а гогольмоголь в голове постепенно превращался в нормальные мозги с пока еще только зарождающимся мыслительным процессом.
– Гля, мужики, наш ханурик очухался!
Я обернулся на голос и понял, что в мою сторону смотрят почти все сокамерники. До этого они играли в карты, о чем-то довольно шумно болтали и портили воздух, совершенно не обращая внимания ни на старика, ни на меня.
В ответ я приветливо улыбнулся и развел руками – мол, что поделаешь, со всяким может такое случиться.
Но мое демонстративное миролюбие не дало ожидаемого эффекта. Я уже понял, с кем меня угораздило столкнуться в этом клоповнике. И сообразил, почему старый урка, по воровским понятиям просто обязанный занять самое лучшее место – возле окна, расположился на отшибе, где обычно отираются салаги-"первопроходцы".
Камеру оккупировала молодая "поросль" – коротко подстриженные бычки и отморозки.
Среди них не было уникальных личностей – дуболомов эдак килограмм на сто тридцать – но и эти вонючие хорьки представляли собой грозную, жестокую силу, с которой не захотел связываться даже старый урка; возможно, вор в "законе". Молодняк брал наглостью, нахрапом, особенно в ИВС, где не было, как в зоне, устоявшейся иерархии.
– Кто такой и по какой статье катишь? – солидно спросил меня один из них, наверное, самый тупой, но отнюдь не самый хилый; похоже, он в этом хлеву был за бугра.
– Понятия не имею, – признался я вполне откровенно. – Ей Богу, ничего не помню. За что присел, кто меня сюда воткнул… – полный абзац. А зовут меня Стас.
– Законы наши знаешь? – мини-бугор показал в щербатой ухмылке редкие желтые зубы.
– Как-то не приходилось изучать… – Меня этот хмырь уже начал раздражать.
– Не знаешь – научим, не хочешь – заставим… гы-гы-гы… – изрек он прописную армейскую истину – наверное, единственное, что вдолбили в его квадратную башку ретивые сержанты.
Я промолчал. А что скажешь? Дерзить было опасно, но и поддаваться нельзя – затопчут.
Конечно, в основном морально, но от этого в тюрьме, судя по рассказам бывалых людей, все равно не становится легче. Оставалось единственное – помалкивать и ждать прояснения ситуации.
Бугор, видимо еще не прошедший в полном объеме тюремные университеты, а потому не ожесточившийся до упора, глубокомысленно кивнул, признавая за мной право держать язык на привязи, и отвалил в свой угол, чтобы продолжить картежную игру. Я облегченно вздохнул, радуясь, что мой первый контакт с "коллегами" по стойлу, как выразился старый урка, закончился миром, нашел себе свободное место на нарах и аккуратно присел на краешек. Мне нужно было здорово поразмыслить.