Кровь за кровь
Шрифт:
"фольксвагена" и "девятки" позади не наблюдалось, и вскоре мы, спрятав машину под ивой, расположились на скамье над крохотным прудом в самом неухоженном и дальнем конце парковой зоны.
– Выкладывай, – потребовал сжатый, как пружина, Плат.
– Дела наши – или, если быть точным, мои – скорбные, дружище… – И я рассказал ему все.
Серега молчал после моего выступления минут пять. Он то бледнел, то краснел, а к концу пятиминутки стал вообще бледно-зеленым.
– Сильвер, ты большая тупая скотина…
– Так ведь разве я против? – Мне удалось изобразить предельную степень раскаяния. –
– А какого ты хрена забрался в квартиру, осел безмозглый!? – сорвавшись, заорал Плат.
– Ну, это, чтобы спасти…
– Кого!?
– Наши денежки. Премию. Обидно, понимаешь, когда на твоих глазах кончают передового бригадира "Горлифторемонта". А он – пока единственная наша надежда и…
– Была! – обрубил меня Серега. – Да сплыла. А вот у тебя положение хуже некуда.
– Думаешь, опять посадят? – спросил я упавшим голосом.
– Не то слово. С дерьмом смешают и под "вышку" подведут. И уж на этот раз от них жалости не жди. И не потому, что ты вычислил логово Храпова и видел, кто его грохнул.
А из-за того, что им неизвестен объем информации, которую тебе удалось собрать, и они не знают насколько она для них опасна.
– Нам удалось собрать… – осторожно поправил я Плата.
– Да, нам, черт тебя дери! Ты и нас подставил как последних фраеров. Что будет дальше, я не могу представить.
– Выкрутимся, – попробовал я бодриться.
– А что еще остается делать? – обречено прошелестел совсем сникший Плат.
– Есть у меня одна идея…
– От твоих идей у меня только седины прибавляются.
– Позволь заметить, что только благодаря мне мы хоть что-то откопали, – ощетинился я. – Не разбив яйцо яичницу не приготовишь. Да, я проявил самодеятельность, да, я пока дилетант в сыскном деле, но все же кое-какие подвижки наметились. В конце концов, если на меня наедут твои бывшие коллеги, уйду в подполье. И буду сидеть там до тех пор, пока мы не раскрутим эту банду похитителей.
– Допустим ты так и сделаешь. А как мне и Марку быть? Если они не найдут тебя, значит примутся за нас.
– Ты предлагаешь мне сесть в тюрьму? Меня там сразу разделают как барашка, а шкуру натянут на барабан. Но даже в таком варианте вас не оставят в покое. Да ты и сам это знаешь. Не желаю я быть камикадзе. И тебе не советую. Если мы и дальше будем толочь воду в ступе, то нас точно уроют.
– И что ты предлагаешь?
– До сих пор нас опережали на ход, а то и на два. И все из-за нашей инертности и осторожности. За нами все это время вели наблюдение, а мы, как попугаи, болтали почем зря. Ладно я темный в деле сыска, но ты ведь профи. Уже после налета на контору можно было предположить, что за нами секут. А мы лишь мандражировали и ходили кругами.
Чтобы обезвредить врага, нужно забраться к нему в тыл. И бить, не раздумывая. Хватит с ними миндальничать.
– А как насчет закона?
– Это пусть его соблюдают твои кореша из ментовки. Они такие большие законники, мать их… – Я длинно и виртуозно выругался. – Речь уже идет даже не о премии Боба, а о спасении наших жизней. И в этом случае я не буду изображать из себя мальчика для порки. Что касается вас… – Я
– От твоих проникновенных речей у меня уже изжога. Это ты хорошо придумал – пожертвовать собой ради друзей. А я, конечно, буду носить тебе передачи и рассказывать своим детям какой у меня был благородный друг. Дело не в том, что мы в опасности. Какнибудь переживем. Загвоздка в другом – я просто в растерянности и не знаю, что дальше предпринять. Все концы обрублены, мы обставлены со всех сторон, но до сих пор так и не узнали, кто наш противник. Хуже такой ситуации не придумаешь. Храпов и его бригада – пешки. А нам нужен шахматист, гроссмейстер – их главный босс. Как к нему подобраться?
– Нужно сосредоточиться на "мороженщике". Других зацепок у нас пока нет.
– От этой сосредоточенности у меня голова кругом идет. Он как фантом – будто бы существует, и в то же время его нет. Что с тобой?
– Делай вид, что продолжаешь разговор… – шепнул я очень тихо, на миг опустив голову. – Нас пасут…
Плат непроизвольно дернулся, но тут же, собрав волю в кулак, расслабился и начал нести какую-то чушь – пересказывать содержание то ли книги, то ли фильма.
Наблюдателя выдал предательский солнечный блик, отразившийся от линзы бинокля; или прицела лазерного подслушивающего устройства. /Мне почему-то не хотелось думать, что на нас смотрят через оптику снайперской винтовки/. Он устроился на противоположном берегу пруда, замаскировавшись в кустарнике, выросшем рядом с полуразрушенной беседкой. Как долго он там находился? Этот вопрос сильно беспокоил не только меня, но и Плата, который наконец самостоятельно вычислил откуда исходит угроза. По его закаменевшему лицу я понял, что он в легком трансе. Серега, как и я, не был уверен, что на нас навели всего лишь безобидный бинокль. Но в отличие от меня, хорошо понимавшего, что сейчас нас уже не спасет ничто, если мы в прицеле, скажем, СВД-С, не нюхавший пороху Плат лихорадочно соображал не лучше ли нам сорваться со скамьи и спрятаться за деревьями.
Не лучше, предупредил я его строгим взглядом. Потому что опытный снайпер, пока мы сделаем несколько шагов к укрытию, успеет всадить в нас по две пули.
Меня несколько успокаивала мысль, что скорее всего за нами наблюдают. Не думаю, что классный стрелок медлил бы так долго. Тем более, что расстояние до цели было просто смешным – от силы сто метров.
– Серега! – сказал я, поднимаясь. – Извини, я сейчас. Что-то мой желудок бунтует. Схожука я за кустик…
– Только подальше. – Плат с трудом изобразил улыбку. – А то я не захватил освежитель воздуха.
Он сразу понял, что я задумал. Но от этого ему легче не стало. Быть подсадной уткой и врагу не пожелаешь…
Я повернулся спиной к пруду и, на ходу расстегивая брючный ремень, направился к зарослям в десяти шагах от скамьи. Мне показалось, что какая-то нечистая сила оголила меня до пояса и взгляд наблюдателя /или снайпера/ буквально вонзился между моих беззащитных лопаток. От этого очень неприятного ощущения по коже побежали мурашки и мне до зуда в конечностях захотелось рвануть в спасительное укрытие со скоростью, на которую я только был способен.