Кровь. Надежда. Эгоизм
Шрифт:
Спрыгнув с него, я приземлился не на землю, а на спину зазевавшемуся крабу, отчего у него даже немного подогнулись ноги. Я как следует замахнулся клевцом и со всей силы ударил им по панцирю твари. На этот раз удар прошёл удачно, и хитиновый панцирь оказался проломлен грозным оружием. Я не думал, что одного удара будет достаточно для убийства существа, и уже замахивался для следующего, однако тварь резко засеменила вправо, будто бы пытаясь удержать равновесие, а потом у неё подкосились ноги, и она рухнула на землю, отчего я тоже потерял равновесие, но всё же сумел устоять на ногах и нанёс по бронированной голове добивающий удар. Всё. Одной тварью меньше.
Битва кипела.
Я огляделся по сторонам. Ко мне направлялись сразу три твари явно не с намерениями спросить, всё ли у меня в порядке. Поэтому я буквально взлетел на крупный валун, что был неподалёку от меня, сочтя его достаточно перспективным местом для обороны.
Однажды я уже был в похожей ситуации, и меня спасла способность химеры, полученная ею в результате моего просчёта. Тогда я направил в медведя слабое заклинание электрического урона, а он будто многократно его усилил и нанёс урон всем вокруг, в том числе себе и мне. Я решил повторить этот трюк, благо жалкие крохи манны у меня уже поднакопились.
Взмах посоха — и электрическая искра летит в косолапого. После чего… ничего не происходит, если не считать небольшого обгорелого пятна на филейной части топтыгина. Ой. Не получилось. Похоже, что Харальд не просто исцелил химеру от неверно наложенного заклятия, но и лишил её некоторых положительных черт.
Рядом с валуном, на котором я оборонялся, хромал Гвен. Я окрикнул его и протянул руку, живо втянув на валун, буквально вытащив его из клешней краба.
— Командир! Вы уже который раз меня спасаете! — радостно сказал он, заряжая арбалет.
— Нет проблем. Обращайся.
Я попытался пробить клевцом пытающуюся дотянуться до меня клешню краба, но она оказалась слишком прочна. Бестия почему-то не стреляла в нас паутиной, видимо, израсходовала весь боезапас, но при этом быть опасным врагом она не перестала и взобралась на валун, на котором ютились мы с Твеном.
Гвен, резко пригнувшись, поднырнул под неё, не дав ей ни секунды на атаку, и снизу-вверх ударил клевцом. Тварь заверещала, и я добил её ударом прямо в пасть.
Тем временем ситуация на поле боя стала критической. Большую часть нашего войска перебили, тут и там кричали раненые, повсюду валялись отрубленные конечности, мёртвые тела, растекались лужи крови, а у врага ещё было достаточно бойцов, чтобы убить нас, а затем нагнать освобождённых и прикончить уже их.
Несколько воинов пытались убежать с разной степенью успеха. Кого-то настиг враг, а кто-то драпал так, что арахниды не поспевали. Единственной относительно полноценной боевой единицей оставался Бурый, но и его время на исходе, если ничего не изменится. Его уже ранил один из крабов, цапнув за заднюю ногу, и мишка волок её за собой.
Гвену удалось подстрелить из арбалета пару бестий, однако на нас двигалась ещё целая дюжина. Вот сразу две из них взобрались на валун, одновременно замахнулись и замерли, превратившись в ледяные изваяния.
Неужели Харальд выжил и пришёл к нам на помощь? Я уж было обрадовался, но затем увидел, что это Оло вернулся верхом на эйхо, а затем помог нам заклятием.
Не тратя даром времени, я замахнулся оружием и разбил на куски замёрзшего врага.
К сожалению, отряда кавалерии, следующего за ребёнком-магом, не было. Но
Пролетали пухлые снежинки, парящий на морозе воздух шёл из моего рта, ко мне приближалась моя смерть.
Глава 17 Олод. Шах и мат
Мне удалось найти способ, который превратил бы магическую энергию в любую иную, тем самым остановив разрушение нашего мира, но уже слишком поздно. Если сделать это, то… (из сохранившихся страниц дневника Эквилиона).
Крестьянин нагрузил на бедное эйхо поклажу, что весила, наверное, вдвое больше самой животины. Его жена тащила на руках троих малых детей, а на спине в противовес был надет увесистый рюкзак. Себя крестьянин тоже не обделил и едва перебирал ногами, согбенный в три погибели под тяжестью ноши.
Кто-то, наоборот, передвигался налегке, надеясь в новом мире начать новую жизнь с ноля.
Шли плотною толпой через мерцающее полотно арки люди и нелюди, молодые и старые, подгоняемые не столько солдатами, сколько звоном металла и криками, доносящимися откуда-то с соседних улиц. В городе вовсю шли бои.
Скоро врата закроют — это знали все, а потому старались успеть попасть в новый мир, толком не понимая даже, что их там ждёт, зато прекрасно осознавая, что остаться в этом они смогут только в качестве рабов агрессора, а то и вовсе погибнут.
Джереми, наблюдая за всей этой вакханалией в окно, слушал, как верховный магистр Айн делает ему последнее предложение:
— Уверен, что остаёшься? В этом нет нужды, несмотря на разногласия, возникшие между нами в последнее время. Человек с твоими талантами очень бы пригодился нам в новом мире!
— Уверен. Мой дом здесь.
— Раз так… Что ж… Прощай! Ты был верным слугой нашего народа и, несмотря на изрядно подпорченное мое спокойствие, ты был весьма полезен, а мне пора.
После этих слов верховный магистр Айн изобразил лёгкий поклон, что само по себе было делом неслыханным, затем развернулся и ушёл прочь, чтобы с очередной группой переселенцев пройти сквозь врата и попасть в другой мир. Оставшийся в одиночестве глава разведки едва слышно сказал сам себе, ибо магистр уже не мог его слышать:
— Именно, что слугой. Вы никогда не воспринимали меня или моих земляков ровней себе. А как только запахло жареным, сразу поджали хвост и бросились наутёк. Бегите же! Ибо без вас этот мир станет лишь лучше, а с проблемами мы как-нибудь сами разберёмся.
Затем Джереми, с трудом пробившись в свою резиденцию, занялся тем, что у него получалось лучше всего — планированием.
Прокорпев над бумагой целых три дня, получая от своих агентов со всего континента нужные сведения, не тратя времени на сон и прочие излишества, он составил План. В это время в городе шли бои, пылали пожары, многих уводили в рабство, кого-то убивали, а кого-то насиловали. Но никто не смел отвлечь Неназываемого от составления Плана. Лишь когда всё было готово, Джереми позволил себе немного отдохнуть.