Кровавая Аврора
Шрифт:
Глава 6. Сан-Ферни.
Бекки стала изгоем во всём приюте, но обрела команду друзей, вместе с которыми обучалась мореплаванию и немного фехтованию. Так прошли пять лет жизни в приюте. Пять долгих лет, за которые за принцессой так и не приплыл отец, хотя она не переставала надеяться, что в один день это всё же произойдёт.
Бекки превращалась из миловидной веснушчатой девочки в прекрасную девушку. Она не осознавала, что её большие зелёные глаза пленили многих, а постоянная улыбка на губах подбадривала. Несмотря на то, что все девочки были одеты в одинаковые серо-коричневые
В Бекки были влюблены почти все мальчишки из их компании. Бернард – неосознанно, просто чувствуя, что ему тепло рядом с подругой, Мигель – словно покровитель, постоянно оберегал её и предупреждал, какое из решений пагубно отразится на ней, Гойо – самоотверженно, он даже переборол свой страх и ушёл из гончарного дела в корабельное, лишь бы быть частью команды и быть поближе к Бекки, а малыш Нико – по-детски, с застенчивым смехом принося ей цветочки или красивые камушки. Но больше всех её любил Пако. И ему везло больше остальных, потому что на уроках Бекки сидела именно с ним.
Но из-за правил приюта, по которым мальчики и девочки не имели права вступать в отношения, (а если кого-то замечали целующимся, то жёстко наказывали) Бекки и Пако скрывали друг от друга свои чувства. Наказание за любовные отношения было ещё серьёзнее, чем нарушение комендантского часа. Если молодые люди заставались за поцелуями, то их ждала часовая порка мокрыми кнутами и месячная изоляция в пустой комнате. Но Бекки и Пако всё равно то и дело норовили коснуться друг друга плечом на занятии, когда хохотали, склонялись близко друг к другу и всегда ходили парой, порой о чём-то перешёптываясь.
Как и в тот важный для всех день.
Дни, которые полностью меняют жизнь, начинаются точно так же, как и самые непримечательные. Хотя в тот раз было несколько иначе. Тогда был праздник, к которому готовились все кастельцы, жившие в городе Бельяда – в столице. В тот день все готовились к ночи, полной веселья, свистоплясок, угощений и танцев. Даже в приюте разрешалось не спать всю ночь, петь и водить хороводы. Только для начала весь день нужно было убираться и вычищать все кабинеты и коридоры до блеска. Этим занимались старшие ребята.
Бекки и её команда ходили с вёдрами, полными тёмной воды, макали туда серые тряпки, наматывали на швабры и носились взад-вперёд по коридорам наперегонки. Кто оказывался последним, тому отвешивали щелбан. Бекки соревновалась с Пако, который ей с радостью поддавался, а потом подставлял лоб. После щелбанов Бекки нежно поглаживала ушибленное место, и этот момент близости не мог сравниться ни с чем.
Вечером, когда уже стемнело, они вдвоём понесли вёдра в подсобку. Весь приют как будто гудел, чувствовалось, что вот-вот он взорвётся песнями, радостными голосами и топотом молодых ног. Бекки открыла дверь, закинула вёдра и швабры в подсобку, развернулась и вдруг увидела лицо Пако прямо перед собой. Она вздрогнула и неосознанно прижалась к двери. Пако оказался так близко, что даже его дыхание щекотало кожу. Внезапно он погладил её горячей ладонью по щеке. Пако стал очень красивым в свои пятнадцать
– Бекки, – прошептал Пако. – Давай сбежим на эту ночь? Нашей пропажи никто не заметит, а мы с тобой потанцуем в толпе, где до нас нет никакого дела. И я хочу остаться только с тобой.
Бекки задрожала, её пробил холод несмотря на жаркое дыхание и прикосновение Пако. Озноб пробежал по спине, и даже голос задрожал.
– Н-нет, Пако, – неохотно проговорила она. – Я не могу.
– Не думал, что ты боишься, – усмехнулся Пако, продолжая гладить Бекки по щеке.
– Нас увидят, отойди, – взмолилась она, хотя, могла отдать всё на свете, лишь бы Пако продолжил настаивать.
– Давай же, мы сбежим только один раз.
– Мы потом не остановимся, Пако, – резко проговорила Бекки и сдёрнула его руку с себя. Она отошла в сторону, перестав чувствовать дверь за спиной, и жар Пако впереди. – Лучше ничего не начинать, ведь будет больнее.
– И что ты предлагаешь? – Пако зло развёл руками.
Бекки задумалась над тем, что ему ответить, но вдруг заметила, что в приюте стало подозрительно тихо. Она прислушалась и поняла, что не ошиблась. Голосов больше не было слышно.
– Пако, мне кажется, что-то произошло, – вдруг встревоженно сказала она.
– Я бы сказал, что со мной произошло, но не буду, – озлобленно ответил Пако.
Бекки не отреагировала. Она лишь подошла, взяла его за руку и поспешила в главный коридор. Хотелось узнать, что они пропустили.
В холле собралось очень много детей: кто-то стоял в два ряда у стенки, а кто-то толпился в центре, но старался уйти к краю, потому что в толпе было неудобно. И все молчали, что казалось самым странным. Возле входной двери важно стояла госпожа Франко, а рядом – её любимица Луиза, которая внезапно обратила внимание на Бекки. Девушка указала на неё пальцем и привлекла внимание директрисы.
– Госпожа Франко, а что, если это искали Бекки Джонс? – писклявым голосом спросила Луиза. С возрастом она растеряла свою детскость, которая умиляла взрослых, но до сих пор пыталась казаться хорошенькой девочкой, что плохо получалось.
– Меня кто-то искал? – спросила Бекки, без страха подойдя к Франко. Она её почти не боялась, потому что знала, что господин Гарсия-Фернандес всегда её защитит. Хотя на Сан-Ферни он отпросился в город, потому что ему хотелось кого-то поздравить.
– Может быть, – сухо ответила Франко. – Приходил какой-то хорошо одетый мужчина. Говорил, что приплыл издалека и спрашивал, нет ли у нас девочки с веснушками и длинной толстой косой. Я выстроила здесь всех детей, но не знала, что ты отходила, и он не мог тебя увидеть. Возможно, он искал как раз тебя.
– Что? – Бекки едва не задохнулась от возмущения. Она представила, что сюда заходил её отец, который пытался найти свою дочь, но не нашёл и теперь неизвестно, можно ли его догнать. – Он говорил имя? Говорил?
– Я не запомнила, – произнесла Франко, даже не стараясь сдержать ухмылку. Луиза же и вовсе улыбалась во всё лицо.
Бекки больше не могла терпеть. Она дёрнулась к двери, чтобы выйти из приюта, но директриса преградила ей путь.
– Ночью запрещено выходить на улицу, – грозно произнесла она, от ухмылки не осталось ни следа.