Кровавая луна

Эллрой Джеймс

Кэтлин протянула ему чашку кофе.

– Это был не шум. Это была музыка.

Ллойд пропустил ее слова мимо ушей.

– То, что мне дорого, трудно описать, – признался он. – Я люблю копаться веточных канавах, прикидывать, что можно сделать ради справедливости, а потом выбираюсь к чертям собачьим и иду туда, где тепло и приятно.

Кэтлин глотнула кофе.

– Вы имеете в виду женщин?

– Да. Вас это задевает?

– Нет. С какой стати это должно меня задевать?

– Этот книжный магазин. Ваши стихи. Тысяча девятьсот восемьдесят третий год. Выбирайте любую причину.

– Прежде чем судить обо мне, вам следовало бы почитать мои дневники. Я пишу хорошие стихи,

но дневники удаются мне лучше. Вы поймаете убийцу?

– Да. Меня впечатляет ваша реакция на мое появление. Мне хотелось бы прочесть ваши дневники, узнать ваши потаенные мысли. Давно вы начали вести дневник?

Слово «потаенные» не понравилось Кэтлин, она поморщилась, но все же ответила:

– Давно. Еще с тех пор, как сотрудничала с «Клэрион». Это школьная газета. Я училась в школе Маршалла… – Кэтлин умолкла на полуслове и уставилась на него в недоумении. Высокий полисмен расплылся в улыбке и радостно закивал. – В чем дело? – удивилась она.

– Ни в чем. Просто мы ходили в одну и ту же школу. Я все не так о вас подумал, Кэтлин. Я думал, вы девушка с большими деньгами с Восточного побережья. А вы, оказывается, выросли в соседнем дворе в моем старом районе. Позвольте представиться: Ллойд Хопкинс, выпускник школы Маршалла пятьдесят девятого года, полицейский, ирландский протестант по происхождению. А вы – Кэтлин Маккарти, некогда проживавшая в районе Сильверлейк, выпускница школы Маршалла… в каком году?

Теперь и у Кэтлин щеки разрумянились от удовольствия.

– В шестьдесят четвертом, – ответила она. – Боже, как это странно! Помнишь наш двор-ротонду? – Ллойд кивнул. – А мистера Наварьяна с его историями об Армении? – Ллойд снова кивнул. – А миссис Катбертсон и ее чучело пса? Помнишь, она называла его своей музой? – Ллойд захохотал, согнувшись пополам. Кэтлин продолжала, перемежая смех с ностальгическими вздохами: – А «пачукос» [29] против «серфингистов»? А мистер Кромак? Помнишь, он делал надписи на футболках? «Хомяки Кромака». Когда я училась в десятом классе, кто-то привязал дохлую крысу к антенне его машины, а под «дворник» подсунул записку. Там говорилось: «Хомяк-Хромяк укусил Большую Мамочку».

29

«Пачукос» – банда подростков мексиканского происхождения, выделяющихся нарочито броской одеждой

Ллойд закашлялся, поперхнувшись куском печенья.

– Хватит, хватит, прошу тебя, а то я лопну со смеху, – еле выговорил он, давясь от кашля. – Мне не хотелось бы так умереть.

– А как тебе хотелось бы умереть? – шутливо спросила Кэтлин.

Ллойд почувствовал, что, несмотря на веселый тон, вопрос задан с подвохом.

– Я не знаю… – Он отер слезы с лица. – Либо от глубокой старости, либо при романтических обстоятельствах. А тебе?

– Очень старой и мудрой. Чтобы осенняя ясность давно сменилась глубокой зимой, а на устах у меня уже появились слова для потомков.

Ллойд покачал головой:

– Господи, не верю, что все это происходит на самом деле. Где ты жила в Сильверлейке?

– На Михельторене. На Трейси-стрит. А ты?

– На углу Гриффит-парк и Сент-Эльм. Я играл в «Кто не струсит» на Михельторене, когда был мальчишкой. Тогда только вышел на экраны «Бунтовщик без причины», [30] и мы все с ума посходили. У нас, сопляков, ни прав, ни машин еще не было, приходилось съезжать на санках. К ним крепились такие маленькие резиновые колесики. Летом пятьдесят

пятого, если мне память не изменяет, мы взобрались на самую вершину холма над Сансет в половине третьего утра. Надо было скатиться вниз и пересечь Сансет на красный свет. В полтретьего утра движения там было немного: ровно столько, чтобы сделать приключение чуть-чуть рискованным. Я скатывался один раз за ночь лето напролет. Ни разу не струсил, не дал по тормозам. Там был такой ручной тормоз. Но я никогда не отказывался от вызова.

30

Фильм Николаса Рэя (1955) с Джеймсом Дином в главной роли о молодых людях, рискующих жизнью на пари. Один из героев фильма погибает по нелепой случайности

Кэтлин вновь глотнула кофе, обдумывая свой следующий вопрос. Насколько он может быть прямолинейным?

«К черту», – решила она и спросила:

– Что ты пытался доказать?

– Это провокационный вопрос, Кэтлин, – заметил Ллойд.

– Ты сам меня провоцируешь. Но я верю в равенство. Можешь спросить меня о чем угодно, я отвечу.

Ллойд принял предложение с энтузиазмом.

– Я хотел прыгнуть в кроличью нору вслед за кроликом, – сказал он. – Мне хотелось разжечь костер под задницей у всего мира. Хотелось стать крутым парнем, чтобы Джинни Скейкел сделала мне массаж. Мне хотелось вдыхать и выдыхать чистый белый свет. Такой ответ тебя устраивает?

Кэтлин улыбнулась и изобразила ладонями беззвучные аплодисменты.

– Отличный ответ, сержант. А почему ты бросил это дело?

– Двое мальчиков погибли. Они ехали в одних санках. «Паккард» пятьдесят третьего года размазал их по асфальту. Одному оторвало голову. Моя мама попросила меня больше не рисковать. Она говорила, что есть более разумные способы показать свою храбрость, и рассказывала мне истории, чтобы как-то скрасить мое огорчение.

– Огорчение? Значит, тебе хотелось и дальше играть в эту безумную игру?

Ллойд упивался изумлением Кэтлин.

– Конечно, – подтвердил он. – Подростковый романтизм за один день не пропадает. Может, теперь твоя очередь, Кэтлин?

– Пожалуйста.

– Отлично. Ты – романтик?

– Да… В глубине души… я…

– Вот и хорошо, – перебил ее Ллойд. – Давай встретимся завтра вечером?

– Что ты задумал? Ужин?

– Да нет.

– Концерт?

– Очень смешно. Честно говоря, я подумал, что мы могли бы просто пошататься по Лос-Анджелесу. Посмотреть, где еще сохранились романтические местечки.

– Пытаешься ко мне приставать?

– Безусловно, нет. Думаю, нам надо сделать нечто такое, чего ни один из нас раньше не делал. Значит, ни о каких приставаниях речи быть не может. Ты в игре?

Кэтлин взяла протянутую руку Ллойда:

– Я в игре. Здесь в семь?

Ллойд поднес ее руку к губам и поцеловал.

– Я буду здесь, – пообещал он и поспешно ретировался. Чтобы не нарушать торжественность минуты.

* * *

Ллойд опять не вернулся домой к шести. Дженис готовилась к вечеру, чувствуя неимоверное облегчение. Она радовалась, что Ллойда нет дома и его отсутствие становится все более частым и предсказуемым. Радовалась, что девочки заняты своими делами и подругами и вроде бы совершенно не замечают этого. Она с удовлетворением отметила, что ее собственное отчуждение уже достигло таких пределов, откуда нет возврата. Скоро, очень скоро она сможет сказать своему мужу: «Ты был любовью всей моей жизни, но теперь все кончено. Я не могу до тебя достучаться. Я больше не в силах выносить твое ненормальное поведение. Между нами все кончено».