Кровавая луна
Шрифт:
Кирпич по касательной задел его шею. Кэтлин ахнула и отшатнулась. Ллойд отер струйку крови и показал ей окровавленную ладонь.
– Я горжусь тобой, – усмехнулся он. – Хочешь быть со мной?
Кэтлин заглянула ему в глаза и увидела в них безумие, властность и мучительную страсть. Не зная, что сказать, она взяла его за руку. Он привлек ее к себе, закрыл дверь и выключил свет.
Они разделись в полутьме. Кэтлин упорно поворачивалась к Ллойду спиной. Она сняла платье и стянула колготки. Ей было страшно. Стоит еще раз заглянуть ему в глаза, и она не сможет завершить эту прелюдию. Оставшись нагишом, они упали на кровать и яростно обнялись. Обнялись неловко – ее подбородок прижался к его ключице, ноги переплелись, пальцы сдавили его
Ллойд увидел в этом пространстве чистый белый свет. Тело Кэтлин словно испускало лучистую энергию и купалось в ней. Его затянуло в переменчивую игру бликов, образы, всплывавшие перед внутренним взором, говорили о радости и доброте. Он все еще плыл по течению, когда почувствовал руку Кэтлин у себя между ног. Она торопила его, призывая поскорее заполнить светящееся пространство, разделявшее их тела. На краткий миг его охватила паника, но когда она прошептала: «Прошу тебя, ты мне нужен», – он подчинился и нарушил целостность света. Он проник в нее и двигался, пока свет не рассеялся. Они слились воедино и вместе достигли вершины. Он знал, что изливает в Кэтлин свою кровь. И вдруг ужасный шум отторг его от нее, заставил зарыться в постель, укрыться с головой. Она прошептала очень тихо:
– Не бойся, дорогой. Не бойся. Это просто стерео в соседнем доме. Это не здесь. Здесь только я.
Ллойд прятался в подушки, пока не обрел тишину. Потом почувствовал, как Кэтлин гладит его спину, и повернулся. Ее лицо было окружено зыбким янтарным сиянием. Он протянул руку и погладил ее волосы. Сияние рассеялось, слилось со светом. Ллойд проследил, как оно исчезает, и сказал:
– Я… мне кажется, я кончил кровью.
Кэтлин засмеялась:
– Нет, это всего лишь мои месячные. Ты не против?
Ллойд сказал: «Нет», – но не поверил. Отодвинулся на середину постели и ощупал свое тело, отыскивая раны и разрывы тканей. Ничего не обнаружив, кроме внутреннего кровотечения Кэтлин, он прошептал:
– Вроде бы я в порядке. Да, думаю, в порядке.
– Думаешь, ты в порядке? Ты так думаешь? Что ж, могу тебе сказать, что и я в полном порядке. Чувствую себя просто чудесно. Потому что теперь я знаю: это был ты. После всех этих долгих лет. Восемнадцать долгих лет… И теперь я знаю. О, дорогой!
Она склонилась над ним и поцеловала в грудь, легко пробежавшись пальцами по ребрам, словно пересчитывая. Когда ее руки спустились ниже и коснулись паха, Ллойд оттолкнул их.
– Я не твой безымянный возлюбленный, – сказал он, – но я знаю, кто он такой. Он убийца, Кэтлин. Это он – убийца, которого я ищу. Я точно знаю, что он убивает из какой-то извращенной любви к тебе. Он убил больше двадцати женщин начиная с середины шестидесятых. Молодых женщин, похожих на девочек из твоей свиты. Он посылает тебе цветы после каждого убийства. Знаю, это выглядит невероятно, но это правда.
Кэтлин слышала каждое слово. И даже кивала в такт. А когда Ллойд замолчал, протянула руку и включила лампу рядом с кроватью. Она увидела, что он совершенно серьезен, а значит, совершенно безумен. Он просто боялся лишиться своей безымянности, после того как хранил ее чуть ли не два десятилетия.
Она решила постепенно вызвать его на откровенность. Вот так мать могла бы обращаться с гениальным, но неуравновешенным ребенком. Кэтлин опустила голову ему на грудь, будто нуждалась в утешении. В то же время ее разум лихорадочно выискивал возможность пробиться сквозь страх к глубинам его сердца. Она думала о противоположностях: инь-ян, темнота-свет, правда-иллюзия. И вот ее осенило: фантазия-реальность. «Он должен думать, что я верю
Ллойд протянул руку, обнял Кэтлин и привлек к себе.
– Тебе грустно? – спросил он. – Грустно, что все так кончилось? Тебе страшно?
Она прижалась к его груди.
– Нет, мне кажется, я в полной безопасности.
– Из-за меня?
– Да.
– Это потому, что теперь у тебя есть настоящий, а не идеальный любовник. – Он рассеянно погладил ее по волосам. – Нам надо об этом поговорить. Мы должны разобраться с одним выпускником школы Маршалла шестьдесят четвертого года, чтобы он не мешал нам быть вместе. Мне надо во всем разобраться, прежде чем я возьму убийцу. Надо узнать о нем все, что можно, – я должен ясно видеть, четко выстроить факты в уме, прежде чем начну действовать. Ты понимаешь?
Кэтлин кивнула:
– Я понимаю. Ты хочешь, чтобы ради тебя я покопалась в своем прошлом. Тогда ты разгадаешь свою головоломку и мы сможем быть любовниками. Правильно?
– Правильно, – улыбнулся Ллойд.
– Но мое прошлое – это очень больно. Копаться в нем больно. Тем более что ты сам – одна сплошная головоломка.
– Вот узнаешь меня получше, и я не буду казаться тебе таким загадочным.
Кэтлин почудилась снисходительность в его словах, и она рассердилась.
– Нет, это неправда! Я должна знать, как ты не понимаешь? Никто тебя не знает. Но я должна.
– Послушай, любовь моя…
Кэтлин отмахнулась от его руки, когда он попытался ее успокоить.
– Я должна знать, что с тобой случилось, – заявила она. – Должна знать, почему ты боишься музыки.
Дрожь прошла по телу Ллойда, его светло-серые глаза наполнились болью и ужасом.
– Расскажи мне… – Она взяла его за руку.
Ллойд мысленно вернулся в прошлое, выискивая минуты радости в противовес чудовищной истории, о которой знали только он сам, его мать и брат. С каждым новым воспоминанием силы крепли, и когда машина времени затормозила и остановилась в весне 1950 года, он понял, что сумеет рассказать свою историю, глубоко вздохнул и заговорил:
– В пятидесятом году, как раз на мой день рождения, дед с материнской стороны приехал в Лос-Анджелес умирать. Он был ирландцем, пресвитерианским священником и вдовцом. Родственников, кроме моей матери, у него не было. Вот он и решил пожить у дочери, пока рак доедал его. Дед переехал к нам в апреле и привез все свое имущество. В основном всякое барахло – коллекция камней, религиозные побрякушки, чучела животных… Но кроме этого он привез потрясающую коллекцию антикварной мебели – письменные столы-конторки, комоды, шифоньеры – из палисандрового дерева. В полированную поверхность можно было смотреться, как в зеркало. Мой дед был отвратительным и злобным старикашкой, католиков ненавидел до чертиков. Но замечательно умел рассказывать истории. Он уводил нас с Томом – это мой старший брат – к себе наверх и рассказывал об ирландской революции, о том, как доблестные черно-рыжие [39] разогнали католическую шваль. Мне нравились эти истории, но хватало ума понять, что дедушка чокнулся на своей ненависти и не стоит всерьез принимать его рассказы. А вот для Тома все было по-другому. Он на шесть лет меня старше и уже в то время совершенно свихнулся от ненависти. Он верил каждому слову деда, и теперь его ненависть обрела четкие формы. Он начал повторять дедовы выпады против католиков и евреев.
39
Карательные отряды английских протестантов, подавившие национально-освободительное движение в Ирландии в 1920–1923 гг. Название происходит от формы рыжеватого цвета с черными ремнями