Кровавая месть
Шрифт:
— Марку мотоцикла помнишь? — спросила Майка деревянным голосом.
Харальд ни минуты не сомневался:
— «Хонда». Средненькая. Можешь мне объяснить, в чём дело?
Майка выдохнула с облегчением и ответила уже нормальным тоном:
— «Хонда»… Нет, не могу… То есть догадываюсь, но понятия не имею, что это за тип. Вроде чужой, хотя и знакомого в таком виде не узнаешь. Интересно, а где был Зютек…
— Не знаю, кто такой Жутик. Отбери снимки… Так ты растолкуешь мне, что это было?
С Харальда слетела вся его скандинавская сдержанность, чему, впрочем, трудно удивляться. Замаскированная
— К ней слишком многие имеют претензии…
Рассказывать она начала сдержанно и дипломатично, насколько могла. На всякий случай достала из морозилки рубец, не стала совать его в микроволновку, а поставила разогреваться на медленном огне, помня, что надо добавить ещё чуточку имбиря, чтобы тот сделал своё дело. Харальд слушал в полнейшем изумлении, никак не врубаясь: дама, соблазняющая всех подряд, не пойми зачем, поскольку ласками одаривает крайне редко и под настроение, возбуждает надежду и обманывает… Какой в этом смысл? А своеобразный гимнастический талант может, конечно, вызывать определённые чувства, но не до гроба же!
Майка поняла, что приличными словами ей Харальду всего не объяснить, не зря же Вертижопка была столь исключительной фигурой. Здравомыслящий швед ни за что на свете не мог врубиться, по какой такой причине обманутый поклонник пытается отстегать соблазнительницу по самым желанным прелестям. А чтоб было веселей, это не какой-то конкретный поклонник, а один из многих, в итоге так и оставшийся неизвестным. Рубец распахся самым наглым образом на всю квартиру, и Харальд решил, что просто стал свидетелем проявления буйного польского темперамента, нечего заморачиваться и пора бы подкрепиться. Вертижопка была для него прекрасным рекламным ходом и ничем больше.
Зазвонил телефон.
— Судя по телефону, ты дома, — произнёс Стефан с какой-то странной интонацией. — Давай-ка сядь, а потом я продолжу.
Майка в десять секунд поставила перед Харальдом дымящуюся тарелку и холодное пиво и села, как было велено. За стол напротив гостя.
— Всё. Уже сижу. Что случилось?
— Даже не знаю, как сказать. Прямо слов не подберу. Но, похоже, Вертижопка совершила акт самоуничтожения.
Майка машинально взяла стакан Харальда и отхлебнула.
— Объясни как-нибудь попроще, — попросила она — А то моего серого вещества явно недостаточно.
— Попробую. Раскроила себе задницу, невзирая на предупреждения!
До Майки всё равно не дошло. Сначала она подумала, не упился ли Стефан случайно вдрабадан, но рабочий день кончился всего четверть часа назад, а за пятнадцать минут так нажраться не получится при всём желании. На работе никто из них не пил, опять же после работы не мчались по домам, как нормальные люди, а засиживались допоздна. Снова не срасталось.
— Что бы там ни было, явно продолжалось какое-то время и проходило определённые фазы, — очень мягко произнесла Майка. — Попробуй рассказать по порядку. И лучше начни с самого начала.
Стефан был на всё согласен:
— Полагаю,
Майка терпеливо слушала и понемногу начинала разбираться в происшедшем. К счастью, Харальд ел медленно, наслаждаясь любимым блюдом. Стефан обогатил свой рассказ изложением идей, что возникли у зрителей после просмотра любимых игрушек технолога, и приступил, наконец, к сути.
— Ну, и прикинь, все в дверях столпились. Семь рыл! Первые окаменели, а другим же интересно — вот кучей малой и давились на пороге. Трое худо-бедно вперёд прорвались, а остальные шеи на метр повытягивали… Ты только представь, прямо обалдеть: каждый думал, что умом двинулся. На троне Добуся сидела Вертижопка! Точнёхонько под надписью, что это нельзя трогать!
— И что? — боясь сглазить, спросила Майка.
— И ничего! Прикинь? Совсем ничего! Сидела, как каменная! Ни слова!
— Так… так удобно… ей было?
— Удобно?! С дуба рухнула? Попалась она!
У Майки захватило дух. В голосе Стефана слышался восторг, чуть прикрытый правилами приличия:
— Мамой клянусь, я даже подумал, что это не она, а манекен — кто-то тайком постарался и сделал куклу — рот открыт, глаза не мигают, а сама белая, аж жуть! Мы бы там до сих пор торчали, если бы кто-то не заметил, что из-под неё кровь сочится, с боков, и в ткань впитывается…
— Много?
— Что?
— Крови много?
— Да не очень. Эльжбета охнула, ну мы и очухались. Добуся чуть кондрашка не хватила, а в придачу оказалось, что Вертижопка намертво вцепилась в рукоятки механизма, оторвать не могли… Когда Добусь те «челюсти» разжал…
— А что они — в смысле «челюсти» — ей сделали?
— Представь, ничего особо страшного — куснули сверху и снизу, середина в порядке. Да не схватись она за рукоятки, вообще ничего бы не было, Добусь их заблокировал… Ну потом она кончила куклой прикидываться и принялась стонать: «Доминисик, Доминисик»… ой, прости!
— Ничего. А Доминик что?
— А его вообще не было. С технологом остался — в смысле пошёл червяка заморить, раньше всё некогда было, совсем оголодал…
Сначала Майке сделалось жарко, теперь, когда прошёл шок, стало просто замечательно:
— «Скорую» вызвали или сами куда отвезли?
— Обижаешь! Добусь готов был её на руках куда угодно отнести, только неофициально. Ходить-то ей трудновато, да и сидеть, сама понимаешь, тоже, опять же кровила… А, как тебе известно, у меня сестра имеется…
О родственнице Стефана, опытной медсестре, знали на фирме все. К ней и отправилась Вертижопка, обмотанная туалетной бумагой и бумажными полотенцами из того же туалета. На её протесты никто не обращал внимания, все были заняты поисками опытного хирурга, способного, с одной стороны, сшить повреждения, если такая необходимость возникнет, а с другой — сохранить тайну, поскольку эта необходимость уже возникла. Среди родных и знакомых сотрудников обоих бюро нашёлся один ветеринар, два гинеколога и один дантист. Оба трудовых коллектива готовы были скинуться, лишь бы слух о производственной травме Вертижопки не вышел за пределы фирмы.