Кровавая жертва Молоху
Шрифт:
– Я поговорила с его матерью, – произнесла Мартинссон.
– И что?
Ветер залетел на крыльцо, тронул ее волосы. Глаза у нее были того же цвета, что и серое небо, что и сухая осенняя трава. Кристер затаил дыхание. Сердце забилось быстрее.
«Спокойно, – сказал он сам себе. – Стоять совсем рядом и смотреть на нее. Кажется, мы становимся друзьями. Я должен довольствоваться этим».
Ребекка шумно выдохнула через рот. Явный знак того, что разговор оказался нелегким.
– Что тебе сказать? Конечно же, она пришла в ужас от того, что произошло, но объяснила, что Маркусу никак нельзя переехать к ней.
Лицо Мартинссон напряглось, губы сжались. Сощурив глаза, Ребекка смотрела в сторону.
– С тобой все в порядке? – спросил Кристер.
– Тут не обо мне речь, – ответила она.
«Сейчас или никогда», – подумал он, протянул руку и погладил ее. Сперва по щеке и уху, потом по волосам.
Ребекка не отстранилась. Вид у нее был такой, словно она вот-вот расплачется. Затем она откашлялась и взяла себя в руки.
– Анна-Мария еще там?
Он кивнул. Ему так хотелось заключить ее в свои объятия. Прижаться губами к ее щеке, уткнуться носом в ее волосы. Словно электрический разряд пробежал между ним и ею. Неужели она не чувствует этого?
– Вам удалось что-нибудь узнать?
Он отрицательно покачал головой. С некоторым усилием заговорил своим обычным голосом:
– Я заберу его к себе домой. Я не знал, когда ты вернешься, так что я взял и Веру со Щеном. Мальчику нравится Вера. С ней он чувствует себя уверенно. Я не собираюсь отдавать его чужим теткам из социалки. Анна-Мария привезет сюда профессионала, который поговорит с ним. А пока он побудет со мной и собаками.
– Очень хорошо, – улыбнулась Ребекка. – Очень хорошо.
Анна-Мария Мелла с удовольствием согласилась поесть каши с черникой и выпить кофе у Ребекки.
– У меня вся морозилка забита ягодами, – сказала Ребекка. – Я буду рада, что они пошли в дело.
Она с улыбкой наблюдала за Анной-Марией, которая ела как настоящая многодетная мать – энергично убирала с тарелки кашу и пила кофе большими глотками, словно это был сок. Ребекка рассказала о своем разговоре с матерью Маркуса, а Анна-Мария – о своей попытке допросить его.
– Казалось, он совершенно равнодушен к происходящему, – проговорила Мелла, уминая бутерброд. – И совершенно не врубается, что его бабушка умерла. Короче, ничего не вышло. Можешь потом посмотреть запись. Но что-то он наверняка видел и слышал. Ведь это очевидно, не правда ли? Иначе с какой стати он выпрыгнул в окно комнаты и убежал в домик? Он чего-то испугался.
– Я поговорила с Сиввингом, – сказала Ребекка. – Он говорит, что у Суль-Бритт нет родственников в Кируне – за исключением кузины, которая временно живет здесь, в Курравааре, поскольку ее мама лежит в больнице. С ней мы в любом случае должны поговорить. Может быть, Маркус может пока пожить у нее? Спросить, по крайней мере, стоит. Сиввинг не знал, общаются ли они.
– Ты можешь переговорить с ней?
– Хорошо.
Анна-Мария посмотрела с улыбкой на свою пустую тарелку и жестом выразила одобрение.
– Спасибо за угощение. С самого детства не ела кашу с черникой.
Анна-Мария оглядела кухню Ребекки. Ей здесь нравилось. Тряпичные коврики на вощеном деревянном полу. Подушки, украшавшие голубой деревянный диван, сшиты бабушкой Ребекки из ткани, которую она соткала сама. Они набиты пером водоплавающей птицы, которую подстрелил дедушка Ребекки.
Рядом с печкой висели букетики сушеных лютиков и кошачьей лапки вместе с букетом из перышек глухаря, которыми хозяйка дома сметала крошки с отутюженной вышитой скатерти. И даже тонкие белые занавески были накрахмалены так, как делали во времена бабушки Ребекки.
«Совсем не успеваешь всем этим заниматься, когда у тебя дети», – подумала Анна-Мария.
Все ее фамильные скатерти, доставшиеся ей по наследству, лежали неглаженые где-то в шкафу и лишь иногда напоминали о себе уколом совести – непонятно почему. У нее на кухне на столе лежала клеенка, почерневшая от типографской краски, сыпавшейся из газет.
Мелла посмотрела на свой мобильник.
– Поговори с ней. Встретимся у Похъянена в два часа. Я хочу послушать, что он скажет, перед совещанием в три часа.
Ларс Похъянен был судмедэксперт. Ребекка кивнула. Она знала: Анна-Мария попросила ее прийти, чтобы она не чувствовала себя в стороне, а не потому, что той нужна была помощь.
«Странно все же устроен человек», – подумала Ребекка, вспоминая прошлый случай, когда она возглавляла следствие, а Анна-Мария – оперативную работу.
В тот раз взаимодействие не клеилось, и Ребекка чувствовала себя лишней. А теперь, когда Анна-Мария приглашала ее, она испытывала легкое раздражение.
«Ты всегда недовольна, – сказала она себе. – Она спрашивает, хочу ли я участвовать в игре. И не стоит ломать голову над ее мотивами: действительно ли я ей нужна или она это делает по доброте душевной».
– Приду обязательно, – проговорила Ребекка. – И – на здоровье. Меня бабушка постоянно кормила в детстве такой кашей.
– Кстати, – продолжала она, пока Анна-Мария зашнуровывала в прихожей свои ботинки. – Сиввинг рассказал, что бабушку Суль-Бритт Ууситало тоже убили.
– Не может быть!
– Именно так. Она была учительницей в Кируне.
Директор шахты Яльмар Лундбум заходит в поезд на станции Елливаре 15 апреля 1914 года. Он устал и пребывает в дурном расположении духа, чувствует себя старым и изношенным. Как будто на плечах у него туесок, полный людей и забот. Там разгоряченные рабочие, всегда машущие кулаками в воздухе, всегда готовые к борьбе. Их жесткие ладони, ударяющие о стол – «когда же, черт подери, настанет конец этому произволу?».
Все эти профсоюзные деятели, горячие головы, которых уволили с лесопилок в Вестерботтене за революционные настроения, – все они перебираются в Кируну. А здесь нужен каждый, кто в состоянии вынести тьму и холод. Но потом ему без конца приходится возиться с ними – этими агитаторами, социалистами и коммунистами.
В туеске с заботами теснятся натужно старательные служащие и самоуверенные инженеры, которые шумят и возмущаются, требуя своего. И еще политики из Стокгольма и семейство Валленбергов, нетерпеливо ожидающие прибылей. Железо нужно добыть. Отнять его у гор. Инвестиции в железную дорогу и муниципальный поселок Кируна должны окупаться.