Кровавая жертва Молоху
Шрифт:
Но сейчас, пока горела мимолетная искорка жизни, Ребекка могла смеяться и поддерживать чистоту в доме, выполнять свою работу и курить на крыльце на солнышке. А затем она превратится в ничто.
«Не так ли?» – вопрошала река.
Ей нравилось поддерживать чистоту. Сохранять порядок, оставшийся со времен бабушки. Она спала в алькове на резной раздвижной кровати. На полу лежали тряпичные коврики, сплетенные ее бабушкой.
Откидной стол и стулья были выкрашены голубой краской и истерты в тех местах, где лежали руки, где упирались ноги. На полке теснились сборники проповедей Лестадиуса [2] ,
2
Ларс Леви Лестадиус (1800–1861) – шведский пастор, возглавивший церковное движение, основанное на лютеранстве, по его имени названное лестадианством.
У ног Ребекки лежал и посапывал молодой пес Яско, которого подарил ей полицейский Кристер Эриксон полтора года назад. Отличная овчарка. Скоро он станет совсем взрослым – во всяком случае, так думал о себе он сам. Высоко поднимал ногу, когда справлял нужду, так что чуть не заваливался набок. В своих снах он видел себя королем Курраваары.
Лапы подергивались во сне, когда он несся за этими проклятыми грызунами, наполнявшими днем его ноздри соблазнительными запахами, но никогда не дававшими себя поймать. Он взлаивал сквозь сон, и его губы вздрагивали, когда ему снилось, как он с хрустом хватал зверьков поперек спины. Возможно, ему снилось, что все местные сучки наконец-то стали отвечать на его прекрасные любовные послания, которые он днем усердно выписывал на каждой травинке.
Но когда король Курраваары просыпался, его называли просто Щен. И никакие сучки к нему интереса не проявляли.
Вторая собака Ребекки никогда не лежала на ее постели, не сидела у нее на коленях, как имел обыкновение делать Щен. Дворняжка Вера иногда позволяла себя погладить мимоходом, но, в общем, никаких нежностей не допускала.
Она спала в кухне под столом. Сучка неопределенного возраста и непонятной породы. Раньше она жила в лесу со своим хозяином – гордым одиночкой, который сам варил средство от комаров и ходил летом нагишом. Когда его убили, собака попала к Ребекке Мартинссон. Иначе Веру усыпили бы. Мысль об этом была для Ребекки невыносима. Вера пришла с ней в ее дом – и осталась.
Во всяком случае, в каком-то смысле это была собака, которая приходила и уходила по собственному разумению. Ребекке приходилось подолгу разыскивать ее, когда та убегала по проселочной дороге или уносилась прочь по картофельному полю в сторону лодочных домиков.
– Как ты не боишься ее отпускать, – поговаривал сосед Ребекки Сиввинг. – Ты же знаешь, какими жестокими порой бывают люди. Ее пристрелят.
«Храни ее, – молилась тогда Ребекка. Молилась богу, на которого иногда надеялась. – А если не убережешь, сделай, по крайней мере, так, чтобы все поскорее кончилось. Потому что удержать ее я не могу. В этом смысле я ей не хозяйка».
Когда Вера спала, ее лапы не дергались, она не кидалась за аппетитными запахами во сне. То, о чем мечтал Щен, она проделывала наяву. Зимой она мышковала, ныряла мордой в снег и хватала полевок, как это делают лисы. Летом она выкапывала мышиные гнезда, съедала голых мышат, ела конский помет на пастбищах. Она прекрасно знала, каких хуторов и коттеджей лучше избегать. Мимо них она пробегала, скрываясь в канаве. И еще она знала, где ее всегда угостят булочкой с корицей и кусочком оленины.
Иногда Вера замирала, глядя на северо-восток. Тогда у Ребекки мурашки пробегали по коже. Ибо там находился когда-то дом ее хозяина – за рекой, возле озера Виттангиярви.
– Ты скучаешь по нему? – спрашивала ее Ребекка.
И была благодарна, что ее слова слышала лишь река.
Теперь Вера проснулась, уселась в изножье кровати и уставилась на Ребекку. Когда та открыла глаза, Вера радостно забила хвостом по полу.
– Ты шутишь, – простонала Ребекка. – Сегодня воскресенье. Я сплю.
Она натянула одеяло на голову. Вера положила морду на край кровати.
– Уйди, – прошипела Ребекка из-под одеяла, понимая, однако, что уже поздно – сон как рукой сняло.
– Ты хочешь писать?
При слове «писать» Вера обычно становилась у двери. Но на этот раз – нет.
– Что – Кристер? – спросила Ребекка. – Кристер едет сюда?
Вера словно чувствовала, когда Кристер Эриксон садился в свою машину в городе, в полутора милях [3] от деревни.
Как будто отвечая на вопрос Ребекки, Вера подошла к двери и улеглась на коврике в ожидании.
Ребекка подтянула к себе одежду, висевшую на деревянном стуле рядом с кроватью, и некоторое время полежала на ней, прежде чем одеться, не вылезая из-под одеяла. За ночь дом выстуживало, и вставать, чтобы надеть на себя ледяную одежду, было невыносимо.
3
Шведская миля – 10 км.
Пока она сидела в туалете, собаки толпились перед нею. Щен положил голову ей на колени, воспользовавшись случаем, чтобы его погладили.
– А теперь – завтрак, – проговорила она, протягивая руку за туалетной бумагой. Собаки кинулись в кухню. Подбежав к своим мискам, они вдруг осознали, что самка-предводитель осталась в туалете, и пошлепали обратно к Ребекке. Она уже успела подтереться и спустить воду и теперь поспешно мыла руки ледяной водой.
После завтрака Щен вернулся в теплую постель.
Вера улеглась на коврик у входной двери, положила свою узкую морду на лапы и издала полный ожиданий вздох.
Десять минут спустя раздался звук автомобиля, въезжающего во двор.
Щен выскочил из кровати, так что одеяло отлетело в сторону. Он пронесся под столом, подбежал к Ребекке, потом к двери и снова описал круг по кухне. Тряпичные коврики смялись, пса заносило на гладких деревянных досках, кухонные стулья повалились на пол.
Вера поднялась и терпеливо стояла, ожидая, пока ее выпустят. Хвост ходил ходуном от радости, однако она не допускала невоздержанности.
– Однако я совершенно не понимаю, что вы имеете в виду, – проговорила Ребекка с самым наивным видом, – поясните свою мысль.
Щен заскулил, запел, требовательно глядя на дверь, то отбегая к ней, то возвращаясь обратно к Ребекке.
Она как можно медленнее направилась к двери, двигаясь как в замедленной съемке, не отрывая глаз от щенка, который дрожал от возбуждения, и даже Вера, раз уж такое дело, уселась на задние лапы. Наконец Ребекка повернула ключ в замке и открыла дверь. Собаки с грохотом понеслись вниз по лестнице.