Кровавая жертва Молоху
Шрифт:
– Хорошо, что вы со мной, – продолжал он. – Вдруг придется ломать дверь.
Он оглядел их довольным взглядом. Прокурор и полицейский.
– Это делается немножко не так, – ответила Ребекка.
– Да нет же, – со смехом отвечал Кристер. – Именно так это и делается. Ребекка залезает на крышу и изящно протискивается в форточку, а я вышибаю плечом дверь.
Они свернули в сторону Лехтиниеми.
– Ты ее хорошо знаешь, эту Суль-Бритт? – спросил Кристер.
Ребекка сидела на заднем сиденье с Верой и собакой Сиввинга Беллой – немецким короткошерстным пойнтером. Щену пришлось разделить клетку с собаками Кристера.
Вся машина пропахла псиной, к тому же Белла, которую укачивало, пускала слюни длинными
– Ну, не то чтобы хорошо, – ответил Сиввинг. – Ее дом немного на отшибе. И к тому же она куда моложе меня. Но Суль-Бритт всегда здесь жила – ясное дело, мы здороваемся, когда встречаемся. Несколько лет назад у нее возникли проблемы с алкоголем. Так что в те времена никто не удивился бы, если бы она не пришла на работу, – такое случалось. Там все об этом знали. Однажды она появилась у меня на крыльце, чтобы одолжить денег. Я сказал, что денег не дам, но угощу обедом, если она хочет. Она не захотела. В общем, вот так. А три года назад ее сына насмерть сбила машина. Ему было тридцать пять, он работал в ледяных мастерских в Юккасъярви [4] , когда-то отлично бегал на лыжах, в семнадцать лет выиграл первенство среди юниоров. После него остался мальчик, которому было тогда года три-четыре. Как бишь его звали…
4
Юккасъярви – местечко на севере Швеции, где каждый год строится отель полностью изо льда.
Сиввинг замолк и затряс головой, словно желая вытрясти из себя имя ребенка. Продолжать рассказ без имени не представлялось возможным.
«Боже мой, до чего он болтлив!» – думала Ребекка, глядя сквозь стекло машины.
Наконец имя вспомнилось.
– Маркус! Тут тоже своя история. Мама давно перебралась в Стокгольм. У нее новый мужик и от него двое детей. Так все быстро. Она уехала в столицу, когда Маркусу было около года. Поселилась у своего нового и завела двоих малышей. А мальчик ей был не больно нужен. Суль-Бритт очень злилась на бывшую невестку. С другой стороны, она радовалась, что Маркус остался у нее. И тут началась новая жизнь. Она пошла в Общество анонимных алкоголиков, совсем перестала пить. Я спросил сегодня Анну-Хелену, когда она звонила: может, Суль-Бритт опять взялась за старое? Она ответила: «Ни за что на свете». Стало быть, придется ей поверить. Мало ли что может произойти. Не ровен час, поскользнешься на коврике, ударишься головой о край стола. Пройдет немало дней, прежде чем тебя найдут.
Ребекка хотела сказать «я-то захожу к тебе каждый день, а то и не по разу», но сдержалась. Отметила, как Кристер бросил на нее поспешный взгляд в зеркало заднего вида.
– Ну как, морошки-то в этом году удалось набрать? – спросил он.
– Плохо в этом году с морошкой. Никто ничего не собрал. Насекомых маловато. У меня есть два любимых болотца у озера Реншён, на которые я обычно хожу. Там всегда есть ягода. Но этот год – исключение из правил. Несколько часов проходил, а в ведре даже дно не покрылось. Но зато вдоль озера – полоса березового леса. Я набрел на нее года три-четыре назад, тогда год был урожайный, и я подумал, что там, среди березок, должна быть морошка. Но нет, ни одной ягодки. А в этом году, когда ее вообще нигде нет, я подумал, что надо все ж таки посмотреть там, в этой полосе. И представляешь – полно ягод! Просто сплошной золотистый ковер. Полоса-то всего метров в пятнадцать шириной и не более ста в длину. Я собирал часа два и набрал литров семь-восемь. Больше там не было.
– Ух ты! – с уважением проговорил Кристер.
Под их болтовню Ребекка могла подумать о своем. Как хорошо, что Кристер такой веселый и так заинтересованно слушает, так что у Сиввинга есть возможность выговориться. Это даже важнее, чем выгулять собак.
– Да, но сейчас с одной рукой куда труднее стало, – пожаловался старик. – А вот раньше знаешь как бывало? Помню, как мы с Май-Лиз собирали чернику в Пауранки. Кажется, году в девяносто пятом. За восемь часов я собрал сто сорок пять литров черники. Она росла повсюду: на краях болот, на сухом месте и на просеках. Ягоды были такие тяжелые, что ветки прогибались, поначалу видно было только зелень, приходилось поднимать кустик, чтобы добраться до ягод. Большие. И совершенно спелые, сочные! Вот и дом. Можешь не заезжать на двор. Просто остановись тут, в сторонке.
«Наконец-то!» – вздохнула про себя Ребекка.
Сиввинг указал на коттедж, стоящий у дороги. Деревянный двухэтажный дом, выкрашенный желтой краской. Его построили в первой половине прошлого века. Железный балкончик на фасаде над входной дверью был в таком состоянии, что выходить на него, пожалуй, не стоило. Крыльца не было. Два деревянных поддона, сложенные друг на друга, вели к входной двери. Вероятно, старое крыльцо сломали, а построить новое так и не получилось. Газона как такового не было – дом стоял на бедной песчаной почве. Посреди двора стояли солнечные часы и флагшток с облупившейся краской – вид у них был заброшенный. На веревке висели заиндевевшие наволочки и пододеяльник, наглядно свидетельствовавшие о ночных заморозках.
– Кажется, это было в тот же год, когда я набрал много клюквы, – продолжал Сиввинг, пришедший в хорошее расположение духа от таких воспоминаний и не желающий прерывать рассказ. – Я ходил в лес поздней осенью. Приходилось собирать ягоды в середине дня, потому что ночью ударял морозец и клюква стояла на кочках вся замерзшая.
Ребекка заерзала на заднем сиденье. Скорей бы уж он вышел и посмотрел, что там с Суль-Бритт, чтобы они могла поехать дальше в лес. «Он должен досказать, – подумала она. – Надо дать ему закончить историю».
– Однажды я набрал двадцать четыре литра, – продолжал Сиввинг. – И отдал два литра сестре Май-Лиз из Паяла. А у нее гостили финские родственники, которые тоже ходили в лес и набрали пять литров и были вполне довольны этим. Гюн заявила им: «Я знаю одного парня, который набрал двадцать четыре литра». Они ей: «Sit"a ejvoi». Такого не может быть. А она им: «Он может».
Прервав свой рассказ, он посмотрел на дом. Стало очень тихо.
– Ну что ж, пойду посмотрю, что там, – проговорил старик. – Подождете меня?
Сиввинг открыл дверь дома, не постучавшись, как было принято в деревне.
– Эй, есть тут кто? – крикнул он, но ответа не получил.
Холл плавно переходил в кухню. Она была чистая и ухоженная. Мойка из нержавейки начищена до блеска. Небольшая салфеточка, а на ней пустая ваза. Сушилка для посуды пуста. Белые кафельные плитки были украшены наклейками, где чередовались мотивы с четырьмя фруктами и большими желто-коричневыми цветами.
Некоторое время Сиввинг стоял неподвижно. Мысли унеслись к жене Май-Лиз. Она тоже никогда не оставляла ни одного стакана в сушилке. Все нужно было довести до конца. Вытереть всю посуду полотенцем и поставить в шкаф.
Достаточно вспомнить, что происходило, когда он сам мыл посуду. Как бы он ни старался, это не помогало. Жена все равно приходила следом с тряпкой в руке и все переделывала.
«Да, без Май-Лиз жизнь уже не та», – пришло ему на ум.
Он даже предположить не мог, что его жена может уйти раньше его. Ведь они были ровесниками. А все эти проклятые научные исследования в один голос твердят, что женщины живут дольше мужчин. С какой стати они с Май-Лиз должны были стать исключением?
Когда она умерла, он гладил салфеточки и ставил цветы в вазы. Вереск, багульник, купальницу. Это не помогало. И сколько бы он ни наводил чистоту в доме, это тоже не помогало.