Кровавое дело
Шрифт:
Наверное, гнев отца будет ужасен. Сесиль решила — если отец не убьет ее — дать пройти первой вспышке гнева и затем смело сказать:
— За что вы меня упрекаете? До женитьбы на моей матери у вас была любовница и от нее дитя… Вы обольстили мать вашего ребенка — меня тоже соблазнили. Вы не имеете права меня упрекать, потому что и сами не безгрешны.
Хотя Сесиль и потеряла письмо, но твердо помнила его содержание. Если поезд не запоздает, если он наймет на станции хорошую лошадь, то в половине девятого, никак не позже четверти
Ни на минуту Сесиль не приходила мысль встретить отца. Она была в высшей степени ленива и эгоистична. Лакомка, чрезвычайно тщеславная, вспыльчивая и чувственная, она была воплощением главных смертных грехов.
Однако же она сообразила, что отцу будет необходимо подкрепить свои силы по приезде, и потому отдала приказание Бригитте приготовить завтрак.
Бригитта повиновалась без малейшего возражения, мысленно спрашивая себя, что поделалось с ее барышней в последние дни и почему она не поехала встретить отца.
Добрая и преданная женщина не вполне понимала характер своей госпожи. Многие стороны его она видела ясно, но до этого дня не предполагала, чтобы Сесиль так холодно относилась к отцу. Такое открытие сильно ее опечалило.
Это не мешало ей обожать барышню, которая не платила ей той же монетой, так как старое морщинистое лицо Бригитты внушало ей отвращение. В своих мечтах она думала:
«Когда мы разбогатеем, я найму хорошеньких, кокетливых горничных и добьюсь от отца, чтобы он эту древнюю рухлядь запрятал в какой-нибудь угол, где она мне никогда не попадется на глаза».
В половине девятого служанка накрыла стол. Сесиль, стоя совсем одетая в своей комнате, смотрела на часовую стрелку:
— С минуты на минуту он приедет… — шептала она. — Я соберу все силы, покажусь не только спокойной, но даже веселой, но не стану откладывать неизбежного объяснения. Лучше поскорее покончить… Я перенесу бурю. Отец захочет знать имя моего возлюбленного, скажет, что тот должен загладить свой проступок… Глупости!… Честь вовсе не замарана, если все останется шито-крыто… Разве я могу выйти замуж за такого человека? Комедианта? Да я еще не сошла с ума! Отец делает меня богатой, а богачи могут на все рассчитывать… Мне нужна прекрасная партия, и никогда я не буду женой какого-нибудь Поля Дарнала! Никогда! Никогда! Я откажусь назвать своего любовника, скажу, что он умер…
Взгляд Сесиль устремился на часы. Было девять часов.
— Как он долго не едет, — произнесла она с удивлением и нетерпением. — Уж не отложил ли время отъезда?
В эту минуту кто-то тихонько постучал в дверь. Сесиль задрожала.
— Войдите, — сказала она.
Бригитта показалась на пороге.
— Что тебе надо?
— Я пришла сказать, что уже девять часов.
— Это я так же хорошо знаю, как и ты!
— Разве вас не беспокоит такое опоздание?
— Есть отчего беспокоиться! Отец остался на несколько лишних часов в Дижоне или опоздал на ночной поезд…
— Не случилось
— Несчастье! — повторила она. — С какой стати такие глупые предположения? Если отец не приедет сегодня утром, это значит, что он еще не выехал, — вот и все. Если его не будет здесь ровно в десять часов, я сяду за стол. Слышишь: ровно в десять!
— Хорошо, барышня.
Бригитта вышла и по пути в кухню раздумывала:
«Бедный господин Жак… он найдет дочь сильно изменившейся. Не знаю, что с ней такое с некоторого времени. Она, кажется, совсем разлюбила отца. Однако же как он ее баловал! Можно сказать, что он живет только для нее».
Время шло. Пробило десять. Сесиль начинала находить странным, что отец не уведомил ее о произошедшей перемене, но так как возвращение Жака причиняло ей в действительности больше страха, чем радости, то она была в восхищении от отсрочки. Часы еще били, но она поспешила выйти из своей комнаты.
— Уж теперь отец не приедет, — сказала она служанке, — вероятно, дела задержали его. Я сажусь завтракать.
Девушка села за стол, а Бригитта подавала, но Сесиль не могла есть, хотя ей казалось, что она сильно проголодалась. Нервная судорога сжимала ей горло, какая-то тяжесть давила грудь. Наконец она сказала:
— Бригитта, я закончила…
— Но, барышня, вы ни к чему не прикоснулись!
— Должно быть, у меня пропал аппетит.
Сесиль прошла в комнату, села, взяла книгу и хотела читать; глаза следили за строками, а ум отказывался понимать, что произносили губы. Книга выпала из ее рук.
«Что же это такое со мной? — спросила она себя, вставая. — Тело дрожит, а сердце ноет. Почему? Утром я стыдила Бригитту за глупые предположения, а теперь сама тревожусь без всякой причины. Мною овладело предчувствие какого-то воображаемого несчастья. Ведь это бессмыслица! Чего бояться? Холодный пот выступил у меня на лбу, а сама я задыхаюсь… Больна я, что ли?»
Сесиль отворила окно, выходившее на улицу. Дрожь пробежала по ее телу от ворвавшейся струи холодного воздуха. Небо, однообразно серого цвета, освещало бледным светом тротуары, покрытые снегом. Прохожих было мало. Эта невеселая картина произвела на девушку удручающее впечатление.
Она хотела отойти от окна, как вдруг услышала вдали глухой шум проезжающей кареты. Она высунулась и увидела фиакр в конце улицы Дам. Чем ближе подъезжал он к ее дому, тем сердце сильнее сжималось. Наконец он остановился.
«Это, наверное, отец, — подумала Сесиль, — поезд опоздал из-за снежных заносов».
Рука в черной перчатке отворила дверцу экипажа, и мужчина вышел из него. Он поднял голову, чтобы посмотреть номер дома
— Это не он! — сказала Сесиль.
Она озябла, заперла окно и села к огню. Часы показывали половину двенадцатого. Почти в то же время громкий звонок заставил Сесиль вскочить со своего места.