Кровавые берега
Шрифт:
Уменьшившийся почти вдвое – и ставший еще более жалким – отряд кабальеро настиг нас на закате того же дня. На сей раз бывшие враги приблизились к нам без опаски. После краткого совещания мы и Кавалькада решили двигаться дальше без остановок всю ночь и весь следующий день. И более-менее успокоились лишь тогда, когда громада Столпа наконец-то пропала из виду.
Еще двое суток ушло на то, чтобы обогнуть восточную оконечность Африканского плато – мыс Хафун. В эти дни нам пришлось круто поменять направление и двигаться на северо-восток. Но когда континентальный выступ остался позади и мы наконец-то выбрались на бескрайние просторы Индианы, «Гольфстрим» вновь взял
Теперь, когда между нами и Кавалькадой царило перемирие, а Вседержители не спешили бросаться за нами в погоню, все мы могли вздохнуть с облегчением. Хотя бы на какое-то время. Особенно радовались механики, каждый из которых в минувшие дни вкалывал чуть ли не за троих. Но, вместо того чтобы перераспределить вахты и посвятить свободное время отдыху, Гуго и Дарио нашли себе новую работу. Я опасался, как бы они не слегли от переутомления, однако мешать им не собирался. Потому что их новое занятие было не только увлекательным, но и полезным для всех нас, включая кабальеро.
Де Бодье и Тамбурини занимались трофеями, добытыми нами в битве на Змеином карнизе. Разложив их на палубе, механики с присущей им обоим дотошностью подолгу изучали каждый артефакт. Несмотря на то что эти штуковины были неразборными, наши герои молотка и зубила все-таки вскрыли некоторые из них, соблюдая, разумеется, осторожность. Документируя ход научных работ, Дарио исписал уйму бумаги и истер о нее три карандаша. Благо я держал в рубке достаточный запас и того и другого, но к исходу второй недели стал все же побаиваться, что наши не на шутку разошедшиеся исследователи оставят меня без письменных принадлежностей.
Лишь одну вещь я наотрез запретил им взламывать – сверхзвуковую пушку. По вполне очевидной причине: они не сумели восстановить ни один разобранный трофей, а таких орудий у нас насчитывалось всего три. И каждое из них перед лицом нависшей над нами угрозы стоило всего нашего бортового вооружения. Я понимал, что, не позволяя механикам заглянуть внутрь пушки, совершаю преступление перед наукой и человечеством. Но гораздо лучше я понимал другое: с тремя орудиями у нас есть больше шансов, что добытые Дарио и Гуго знания доберутся до этого самого человечества, нежели мы будем защищать их с помощью всего двух пушек.
С результатами своих изысканий механики знакомили нас обычно за ужином. Но поскольку и рассказчики, и слушатели были при этом изрядно вымотанными, первые не могли толком донести до вторых суть своих эпохальных открытий. Итоговая – и более полезная для всех – беседа на эту тему состоялась уже на борту «Геолога Ларина» спустя сутки после того, как мы сообщили его экипажу скорбные вести. К этому времени Тойво Вирен и его команда немного свыклись со своей участью и были готовы обсуждать не только крах ордена, но и наше вероятное будущее. Как ближайшее, так и отдаленное.
Танкеры – самые медлительные и непроходимые, но и самые комфортные из всех существующих в мире бронекатов. Поскольку каждый из них являет собой фактически сцепленные в единый блок цистерны на колесах, прочие части водовозов – лишь крупногабаритные навески и надстройки к этим цистернам. Моторный и грузовой отсеки находятся в кормовой части танкера. На внешней стороне его гигантских бортов крепятся ярусами трапы, мостики и орудийные площадки. А поверх водоналивных емкостей сооружена основная двухпалубная надстройка. На нижнем ее уровне расположена шкиперская рубка, инструментальный отсек и помпы. А на верхнем, тоже крытом, – все остальное: камбуз, жилой отсек команды, каюта шкипера и кают-компания. Последняя располагалась аккурат над рубкой, и свободные от вахты члены команды резались в карты, одновременно наблюдая то же самое, что видел со своего поста шкипер.
Поскольку экватор располагался всего в тысяче километров севернее, солнце в этих краях палило нещадно. И мы предпочли обсуждать нашу дальнейшую судьбу в комфорте, потягивая кактусидр в кают-компании «Геолога Ларина», под навесом из не нагревающейся в солнечных лучах иностали. На совещании изъявили желание присутствовать все до единого члены обеих команд. Это означало, что нам пришлось оставить «Гольфстрим» под присмотром одного лишь Физза. Он был отважным зверем, но вряд ли сумел бы дать отпор кабальеро, если те вдруг решат нарушить перемирие и захватить истребитель в наше отсутствие. Я, конечно, по-прежнему доверял команданте, но рисковать, искушая гвардейцев вырвать у нас из рук главный козырь, тоже был не вправе.
Выход из этой деликатной ситуации отыскался сам собой. Дон Риего-и-Ордас понимал, что мы будем совещаться довольно долго и что при этом будем все время коситься с подозрением на Кавалькаду. Поэтому он и предложил составить нам компанию и отправиться с нами на танкер в качестве добровольного заложника. С его стороны это был жест не только благородный, но и опасный, ведь неизвестно, как табуиты, оплакивающие гибель ордена, отреагируют на визит такого гостя.
– Сегодня я целиком вверяю свою жизнь вам, шкипер Проныра, – ответил команданте, когда я предупредил его о возможных последствиях этого смелого шага. – Вы сдержали свое обещание, и я намерен сдержать свое. И раз уж вы на меня рассчитываете, значит, сделаете все, чтобы мы оба благополучно добрались до южных краев, разве не так?
Разумеется, хитрый дон Балтазар напросился с нами не только затем, чтобы отвести ненужные подозрения от compa~neros. Ему также хотелось быть в курсе того, о чем мы намерены совещаться и какие решения примем. Еще команданте собирался не дать мне забыть, что бурдюки Кавалькады почти пусты и что было бы неплохо наполнить их перед тем, как мы отправимся дальше, на юг, выпрашивать милость у Владычицы Льдов.
Дон Риего-и-Ордас мне льстил. Он и сам прекрасно видел, что не я, а Сандаварг – единственный среди нас, кто способен предотвратить линчевание команданте, если табуиты на это решатся. Северянин также намеревался присутствовать на совещании, и он уж точно не даст главного кабальеро в обиду. И потому, что тот был нам еще нужен, и потому, что Убби сохранил ему жизнь не для того, чтобы дона Балтазара бесславно растерзали прямо на глазах у северянина.
Впрочем, все прошло не так плохо, как могло бы. Не знаю, была ли в этом целиком заслуга Убби, или же Тойво чтил дипломатический этикет превыше собственных чувств, однако дальше проклятий в адрес дона Балтазара дело не зашло. Несколько раз, правда, раздавались призывы вздернуть его на марсовой мачте. Но они стихали сразу, как только на крикуна устремлялся недовольный взор северянина. К чести команданте, он снес все оскорбления, стиснув зубы и не удостаивая обидчиков ответом. И все же порой правая рука кабальеро невольно тянулась туда, где следовало находиться рукояти его шпаги. Той шпаги, которую ему поднесли обрадованные его освобождением гвардейцы и которую дон благоразумно предпочел не брать с собой, когда вызвался сопровождать нас на переговоры.