Кровавые берега
Шрифт:
Полнеющий месяц практически не освещал хамаду. К тому же он частенько нырял за облака, которые здесь, неподалеку от большой воды, были тяжелые и густые, не то что в экваториальных широтах. Я и днем почти не управлял своим скакуном, а сейчас и вовсе полагался лишь на его инстинкты и острое зрение. Моей главной и единственной задачей было не выпасть из седла, а обо всем остальном я не задумывался. Потеряв после многочасовой гонки не только силы, но и счет времени, я будто очутился в непроницаемом коконе. Порой мне в темноте чудилось, что мой конь не летит во весь опор вперед, а подпрыгивает на месте, словно на родео. И стоит лишь на
Дабы определить по топоту, где находятся преследователи, Кавалькада то и дело останавливалась, но как часто это происходило, я понятия не имел. Вконец дезориентированный, я погрузился в непонятное состояние – нечто среднее между сном и явью. Удивительно, как еще мне удавалось слезать с коня, поить его, затем возвращаться в седло и продолжать скачку. За Дарио я особо не волновался. В этом путешествии он лишь отточил свои навыки кавалериста, в то время как эта наука упорно не желала откладываться у меня в голове. И не только…
Кажется, ближе к утру (мне эти предрассветные сумерки показались лишь галлюцинацией) случилось что-то нехорошее. На очередной остановке гвардейцы забеспокоились и вновь поменяли курс. На сей раз – круто к югу, поскольку взошедшее вскоре солнце светило мне точно в левое ухо. Шея моя затекла, и я не мог даже обернуться, чтобы определить, где варвары. Но, судя по тому, что мы не устроили привал, а продолжали бегство, ночью они нас все-таки обманули и, срезав путь, скакали теперь где-то неподалеку.
Создавалось впечатление, что запас прочности у кабальеро, Тамбурини и рапидо был неиссякаем. Моя выносливость тоже удивляла меня все больше и больше, но до полудня ее вряд ли хватит. Однако когда я начал всерьез подумывать о том, чтобы попросить спутников бросить меня среди скал, где я мог бы остаться незамеченным дикарями, а самим скакать дальше, гвардейцы вдруг радостно загалдели. А затем снова повернули коней на северо-запад.
Чем был обусловлен этот финт, я не понял, и тем более не врубился, чем было вызвано это ликование. Смена курса позволила мне, не поворачивая головы, увидеть, что творилось позади нас. И увиденное мне здорово не понравилось.
По какой тайной тропе двигались ночью дикари, неведомо, но теперь нас и их разделяло не более полукилометра. Чуя нашу усталость, они мчались за нами во весь дух и одновременно растягивали свой отряд по фронту. Затем, чтобы, когда они нас нагонят, мы были охвачены с флангов и уже не смогли маневрировать.
Мысль о том, что вскоре мне между лопаток вонзится копье, взбодрила меня не хуже ведра холодной воды. Забыв об усталости и затекшей шее, я взялся охаживать рапидо пятками и ежеминутно озираться. Угроза, которую я, стоя на мостике «Гольфстрима», счел бы подвернувшейся под колеса помехой, при взгляде на нее с земли подавляла во мне весь героический настрой. Без команды, брони и орудий истребителя я превращался в ничтожество, не способное дать отпор, наверное, даже одному конному варвару. Их же на каждого из нас приходилось как минимум трое. И чему тут, спрашивается, радовались гвардейцы? Это северяне на нашем месте ликовали бы в предвкушении славного побоища, а кабальеро всегда на моей памяти шли в бой без угрожающих воплей и прочих театральных эффектов. Да и не собиралась Кавалькада сражаться. Иначе она давно развернулась бы и, выставив пики, бросилась навстречу преследователям.
Причину странного поведения спутников я выяснил довольно скоро. В очередной раз оглянувшись, я обнаружил, что варварская конница вдруг ни с того ни с сего остановилась, причем многие всадники осадили лошадей так резко, что те встали на дыбы. Завидев это, гвардейцы вновь разразились ликованием, но сами об остановке и не помышляли. А дикари, потрясая копьями, взялись орать нам вслед угрозы, однако подтверждать их делом отчего-то не стремились.
Невидимая и неприступная стена, что откуда ни возьмись возникла между нами и варварами, оказалась на поверку никаким не чудом. Это был результат многолетней работы, проводимой южанами в своих пограничных землях. Той самой работы, о какой я недавно упоминал и какую можно было бы назвать агрессивной дипломатией.
Я скакал в арьергарде и потому последним разглядел дорогу, на которую мы только что свернули. Это была колея крупного бронеката – судя по всему, многопалубного дальнобоя, прошедшего здесь два или три дня назад. Другой техники, кроме той, что принадлежала Владычице, здесь быть не могло. Найденный нами след свидетельствовал о том, что минувшей ночью мы пересекли рубеж между дикими территориями и цивилизованными. Это случилось несколько раньше, чем ожидалось. Но, поскольку мы ориентировались по нарисованной от руки, приблизительной карте, удивляться тут было нечему. Допущенная Тойво погрешность могла с одинаковым успехом и сократить наш путь на пару-тройку дней, и на столько же его продлить.
Не стоило удивляться и реакции наткнувшихся на след бронеката дикарей. Наверняка дальнобои считались у них самыми опасными чудовищами: ведь они швыряли в гневе огромные камни на расстояние нескольких полетов стрелы. Ну а пограничники-южане, кто бы сомневался, всячески поддерживали свою зловещую репутацию, постреливая при случае из катапульт по разбегающимся в панике варварам. Что, разумеется, считалось у цивилизаторов не оголтелым насилием, а исключительно воспитательной процедурой. И результат ее был налицо: усвоившие урок, индианские аборигены шарахались в страхе не только от бронекатов, но и от проторенной ими тропы.
Гнаться за нами дальше варвары не рискнули. Действительно, зачем, если мы сами мчались прямиком в пасть монстру. Мы же, оставив их далеко позади, нашли подходящее место и, не сходя со спасительной колеи, устроили наконец-то привал.
Мы настигли двухпалубный дальнобой «Коронадо» вечером того же дня. К счастью, его капитан патрулировал пограничье не первый год и умел отличать издали соотечественников-кабальеро от дикарей. И потому поприветствовал дона Риего-и-Ордаса не каменным салютом, а вкусным ужином, разве только был обескуражен тем, что высокий гость прибыл с неожиданной стороны.
Команданте не стал распространяться на «Коронадо» насчет своих не слишком героических приключений. Рассказал лишь в общих чертах о захвате Гексатурма, гибели Кавалькады и погоне ее остатков за сбежавшими в Индиану табуитами. Это все, что мы услыхали, прежде чем дон Балтазар поднялся на борт дальнобоя для дальнейшей беседы с капитаном. Мне и Дарио, во избежание ненужных расспросов, было рекомендовано остаться внизу с кабальеро. И мы могли лишь догадываться, за кого наш покровитель выдал нас пограничникам: за почетных пленников или за перебежчиков. Но в любом случае вряд ли команданте назвал очередному спасителю Кавалькады – на сей раз невольному – наши настоящие имена.