Кровавые девы
Шрифт:
Эшер натянул перчатки, взял туфли и перевернул их, чтобы в свете газовой лампы рассмотреть подошвы.
— Новые, — пробормотал он, затем отогнул верх туфли, снял пенсне и принялся через лупу изучать подкладку. — Плоть ведь сгорела?
На выцветшей подкладке виднелись пятна, но кожа едва обуглилась. Вампир. Или Голенищев врал, или…
Или что?
— Да, хотя и не до конца. Все кости остались целы.
Эшер, потянувшийся пинцетом за одним из зубов, осознал, что на мгновение вышел из роли. Он отложил инструмент, взял сигару и нахмурился, словно
— Господи.
— Ваш господин Орлов не говорил, как звали его сестру?
— Если и говорил, я этого не помню, — Эшер некоторое время мрачно смотрел на наполненную пеплом коробку, поддаваясь знакомой лихорадке охоты, которая раньше делала Заграницу такой увлекательной. Все равно что складывать стеклянную мозаику, которая в любой момент может рассыпаться на части. Затем он взглянул исподлобья на полицейского и спросил:
— А вы что скажете, мистер Зданевский? Что-то я не представляю себе фабричную девчонку в таких туфлях.
— Нет… обычно они донашивают обноски за своими матерями и сестрами. Но эта пара не слишком дорогая. Фабрики выпускают их тысячами.
— Девушка могла украсть их, если работала на такой фабрике. Я так понимаю, в том доме, где ее нашли, у нее родни не было?
— Насколько нам известно, нет. По чистой случайности, комната тогда стояла пустой: живший там старик несколькими днями ранее умер от скарлатины, и люди боялись заразиться. Хотя обычно находятся желающие снять даже спальное место на полу в коридоре.
Эшер молча пожевал кончик уса. В лондонском Ист-Энде хватало домов, о которых можно было сказать то же самое. Он чувствовал, что Зданевский снова изучает его, оценивая «друга» князя Разумовского, которому по воле случая смог оказать услугу.
— Семнадцать?
Полицейский подвел его к висевшей на стене карте. Петля Невы и лабиринт улиц, усеянные темными квадратами монастырей, церквей, фабрик, вокзалов… а ближе к заливу с его островами — широкие открытые пространства, где среди березовых рощ, под охраной стен и сторожек, стояли изысканные особняки. Частные волшебные холмы и «крестьянские» дачи, где на простых кроватях лежали подушки в наволочках из китайского шелка.
Как сказал Зданевский, и они еще удивляются…
— Черные точки показывают, где жили исчезнувшие мальчики, — сказал полицейский. — Красные — дома девочек. Рядом надписаны даты.
Эшер молчал, изучая карандашные пометки. Даже если между немертвыми вспыхнула открытая война, ни один вампир в своем уме не пошел бы на такое.
— Между мартом и маем, — наконец сказал он. — Еще несколько — летом, и ни одного исчезновения после первого сентября, ни в прошлом году, ни в позапрошлом.
— Вы видите в этом какой-то смысл?
Эшер еще раз всмотрелся в карту, пытаясь найти закономерность и ничего не находя.
— Дни становятся длиннее? И можно пройти большее расстояние?
— Я тоже так подумал.
— Здесь все? Из других районов никого не было?
— Никого, — ответил полицейский. — Эти дети никого не интересуют. Или, точнее, никого не интересуют те люди, которым дороги эти дети.
— Кроме вас?
— Это не мое дело, — поджатые губы опровергали слова. Эшер решил, что сам Зданевский когда-то получил такой ответ на свой вопрос. — Не было моим после первого исчезновения, второго, третьего… Но когда пропал восьмой ребенок, а затем и девятый… Люди обозлились. Поползли слухи — нелепые, но опасные слухи. Тогда дело стало моим.
Двое мужчин молча смотрели на россыпь красных и черных точек, похожих на капли крови и бусины цвета ночи.
— А в этом году?
— Один, — ответил Зданевский. — На прошлой неделе. Евгения Грибова, пятнадцать лет. Работала на обувной фабрике рядом с артиллерийским складом. Пятнадцатого марта…
Эшер, вздрогнув, мысленно пересчитал дату на юлианский календарь.
— … она просто не вернулась домой.
— Кто-нибудь говорил с ее семей? Друзьями?
Зданевский хмыкнул:
— Тем, кто стал бы спрашивать, они бы не ответили, потому что на Выборгской стороне знают половину наших осведомителей… а вторая половина не рискнула бы задавать вопросы, чтобы не раскрыться. Я надеялся, что в этом году нам повезет… насколько я понял, вечером вы отправляетесь в Москву.
— Хочу навести справки об Орлове или… или том мужчине, которого я ищу, — Эшер насупил брови и слегка пошевелил пальцами с видом человека, который до сих пор не догадывался, что Охранке известно о его якобы сбежавшей жене. — Вернусь в понедельник. Я еще не знаю, где остановлюсь, но если исчезнет еще один ребенок… или если вы что-нибудь разузнаете об этой несчастной девочке… не могли бы вы оставить мне записку в номерах? Я живу в «Императрице Екатерине»… хотя вы, наверное, уже знаете?
Полицейский слегка поклонился, как фехтовальщик, признающий удар:
— Друг князя может рассчитывать на любую мою помощь, господин. Я оставлю вам сообщение.
9
Когда Эшер в половине двенадцатого добрался до Варшавского вокзала, Исидро уже ждал его на платформе. Не сказав ни слова, вампир на ходу сунул ему в руку багажную квитанцию и тут же растворился среди стоявших группками студентов, рабочих и чиновников с женами, которые переминались с ноги на ногу на холодном ветру, разговаривали, проверяли билеты, передавали последние приветы братцу Володе из Бологого…
За пределами вокзала улицы терялись в густой пелене тумана, несущего с собой запах канализации, дыма и моря.
В их купе первого класса вампир появился только после того, как поезд выехал за кольцо мрачных деревянных бараков, разбитых улиц и зловонных фабрик, окружавшее блестящее сердце Петербурга, и в темноте ночи помчался на юг. Эшеру пришло в голову, что Исидро, вопреки всем заверениям и обещаниям графа Голенищева, тоже чувствует себя Заграницей.
Расставляя на шахматной доске крохотные фигурки из слоновой кости, испанец с интересом слушал отчет Эшера о визите в Охранное отделение.