Кровавые мальчики...
Шрифт:
В Германии мы с Тимохой хлебнули по полной. Перебивались с хлеба на квас. Бывало по три дня куска хлеба в рот не попадало. Да и бардак тогда в Неметчине царил не слабый - красные, республиканцы, монархисты всех мастей и все дружно - кто во что горазд. Потом к власти прорвались коричневые и быстренько навели порядок. По всей Германии подъём начался и мы с побратимом на строительство кольцевой дороги вокруг Берлина работать устроились. Вот там-то и приключилась у нас драка со всей бригадой сразу. А надо тебе, паря, сказать, что Тимохин дед на весь тихий Дон был известен, как мастер казачьего рукопашного боя и гонял он нас обоих с раннего детства, за что земной ему поклон и светлая память. Вот и отметелили мы всю нашу бригаду в кровавые сопли со всем нашим удовольствием. А вечером в гаштете, где мы ужинали, подсел к нам человек один. По русски, как мы с тобой, но чувствуется, что немец. Вежливый, улыбчивый, но из глаз холодком тянет, как из могилы. Был он как-то связан с Союзом казачества, с генералами Шкуро и Красновым. В общем, оказались мы в казачьей сотне знаменитого полка "Брандербург" и к 41-му году успели повоевать по всей Европе,
А потом немцы на красных пошли. Твоему поколению, паря, не понять, а ,ведь, для нас это было продолжением Гражданской . Для части белой эмиграции это, как праздник грянул. Пришёл день мщения за все обиды, да за родину отнятую. Правда надо заметить, что вся белоэмиграция резко разделилась на два лагеря - одни с немцами пошли, а другие - кто куда. Кто в "маки" французские ушёл, кто в отряды Тито партизанить. Мы с Тимкой, ясное дело, пошли свою личную войну вместе с немцами заканчивать. Уж больно во внутрях у нас горело. Не поверишь, паря, каждую ночь родная хата снилась и комиссар. Воевали мы знатно, в тылу не отсиживались, но речь, собственно, не об этом. В 43-ем году все казачьи части свели в несколько дивизий и мы оказались в дивизии "батьки" генерала фон Паннвица.Редкий был человек, надо сказать. Сам был самый что ни на есть "природный пруссак", Первую Мировую всю прошёл - наград полная грудь. А вот , поди же, считал себя казаком, хоть об стенку убейся. Его , когда командовать казаками назначили, специально русский язык выучил и на казачий Круг явился, где его честь по чести в казаки и поверстали, по всем правилам и понятиям казачьим. Пацана-казачонка, сироту, сына полка усыновил. Казачью форму никогда не снимал, даже в ставке фюрера щеголял в черкеске с газырями, папахи не снимая.У кубанцев в пластунском полку случай приключился - прислали командовать сотней офицера немца.
Тот возьми и во время смотра одного казака барственно перчаточкой по морде и отхлестал. Не успел и слово "муттер" вымолвить, как в немецкой армии на одного офицера меньше стало, только шашка мелькнуть успела. На следующий день разбор начался, комиссия целая припёрлась - факт-то вопиющий, офицера прямо перед строем зарубили. Так фон Паннвиц в строй сотни встал. Когда потребовали , чтобы вышел из строя тот, кто офицера зарубил, вся сотня вперёд и шагнула. И фон Паннвиц вместе со всеми. Дюже казаки его уважали, батькой величали. А это, паря, средь казаков многое значит. И жизнь свою закончил батька Паннвиц, как и положено казаку, гордо и красиво, но об этом потом сказ будет.
Случай такой оказался не единственным. Дивизия Кононова чуть ли не взбунтовалась , когда им немецких офицеров насаждать начали.
Наверно поэтому казачьи части и раскидали. Кого во Францию , а нас в Югославию отправили. Но перед отправкой опять меня судьба со всей дури по сердцу шваркнула.
До этого наши казачьи части часто бросали на ликвидацию партизан. Как ты, паря наверно понимаешь, природным воякам партизаны не супротивник. Опять же, воевать воевали, но старались не лютовать дюже, чего не скажешь о других частях, с кем сталкиваться приходилось. Немцы старались в акциях устрашения сильно не отсвечивать, руками всякого отребья всё сделать норовили. Особо "бандеровцы" с прибалтами из полицейских батальонов отличались. Вешали и жгли, как с цепи сорвавшиеся. Ни баб , ни ребятишек не жалели. У Вас вот, паря, по сей день немцев за Хатынь проклинают, а ведь там ни одного немца даже близко не наблюдалось. Хохлы с латышами отличились. Мы, ясное дело, тоже были не святые, но до такого себе опускаться не позволяли. Дошло до того, что при встречах в малолюдных местах , казаки "бандеровцев" с латышами втихую в ножи брать начали. Так фон Паннвиц у командования потребовал, чтобы рядом с нами полицейскими батальонами даже и не пахло, а то он за последствия не ручается.Опять же, паря, народ-то разный к немцам прибивался. Кто от ненависти к красным - хватало тех, кто ещё в Гражданскую с ними не довоевал. Кто за родных, что в коллективизацию сгинул, мстить пошёл. Кого-то советская власть обидела. Но хватало и тех, кто с перепугу к немцам поперебежали, да братской кровью и позамарались. Большинство, вообще, из военнопленных состояло, что лагерную "болтушку" с расстрельным рвом на немецкий харч сменили. После войны, как не скрывали, а вылезло, что у немцев почти два миллиона бывших граждан СССР служило. Кого только не было - и русские, и белорусы с украинцами, татары и кавказцы, за прибалтов и вовсе говорить не приходиться. И всё это не сотнями - дивизиями целыми. В каждой немецкой части все подсобные службы нарукавные повязки "Хиви" носили. Крымские татары и вовсе поголовно за немцев воевали, начисто русское население в Крыму вырезая. Но я , паря, не об этом.
Как-то бросили нас в антипартизанский рейд, а потом мы под Бобруйском на переформирование встали. Ну и пошли мы как-то с казаками по рынку в Бобруйске походить, прикупить себе что -нибудь, а то денег полны карманы - тратить-то некуда. Вот тут-то я её и увидел. Увидел и... остолбенел. Вся такая ладная, глаза васильковые, из-под платка прядка льняной белизной отдаёт. И закружило нас словно ураганом. Сама она была из села под Бобруском, в тот день тоже на базар за керосином приезжала. Веришь, паря, было такое чувство, что я её всю жизнь искал, что только ради встречи с ней меня по миру и мотало. Я ею дышал, я её пил - и никак напиться не мог ! Не смогу я тебе её описать - вот просто солнышко зажглось. Ладо моя - Ярослава.., Слава..., Славушка.... Будто росточек у меня в душе проклюнулся, потянулся к свету. Любились с ней так, что почитай пол деревни заснуть не могло. Я две недели у неё пропадал, благо Тимоня меня в части прикрыл. Потом я к батьке Паннвицу пошёл, всё же уже эскадроном командовал, да офицерские погоны носил, обсказал ему всё и рапорт о разрешении на женитьбу написал. Батька был человеком с понятием - дал отпуск на две недели.Тут у нас с побратимом сурьёзный разговор состоялся - " Знаешь что, брат мой Гриня, а не пора ли нам эту "хню" заканчивать ? Что-то навоевался я уже, братишка, по самые брови, до кровавых мальчиков, что по ночам являются. Думаю, пора нам с тобой куда-нить в другие края перебираться, от войны и крови подальше. Заберёшь Славушку свою. да и махнём куда подальше. Денег у нас с тобой - девать некуда. Земли купим, хозяйством обзаведёмся. Хаты поставим, детишек целый выводок заведём. Как ты, побратим, на это смотришь ?" И порешили мы с Томошей потихоньку готовится к дороге дальней. Тимка с кем -то с документами договорился за деньгу небольшую. Со Славушкой поговорил - та и вовсе счастьем загорелась. Тут неподалёку партизаны на комендатуру налёт сделали, так нас срочно подняли и в рейд кинули.
Давай-ка , паря, нальём по-маленькой, а то что-то давит меня в груди с воспоминаний этих.
Недели полторы нас по лесам носило. Я за то время по Славушке соскучился - сил нет. Ничего не хочу - ни войны, ни мести, одно желание - побыстрее её увидеть, обнять, в глаза её васильковые заглянуть, в запах волос её окунуться. Не поверишь, паря, улыбку её когда видел, да ямочки на щёчках - я просто млеть начинал, часами мог ею просто любоваться. И душа - пела. Дни считал, когда уже нам документы спроворят. В расположение вернулись, я уже через час коня намётом гнал, к солнышку своему поспешая. Как она на меня с крыльца кинулась, и плачет, и смеётся, папаху с меня сбила - в волосы вцепилась, целует да приговаривает сквозь всхлипы - " Живой.., живой.., счастье моё.." Во мне, как взорвалось что-то !
Ничего мне больше в жизни не надо - только была бы она рядом. Я к ней всю жизнь шёл ! Через кровь и пожарища, в обнимку со смертью и ненавистью.... шёл. Шёл, шёл... и пришёл ! Вот она - моя радость негаданная, солнечный зайчик на душе, песня моя лебединая ! Целую её... и плачу. Душа-то в панцире ледяном столько лет пребывала - видать, и ей больно, когда лёд там на слом идёт. Два дня мы от друг дружки себя оторвать не могли. Не знаю, паря, как тебе это обсказать.., но дальше себе без неё я себе жизни не мыслил. Редко это у людей случается, чтобы две души в одну сливались. Некоторые люди всю жизнь иногда проживут, а так и не сподобятся познать подобное. Это ить такое дело, когда с любимым человеком и помолчать вдвоём - за счастье. Короче, и ко мне пришла весна посреди зимы. Нет нам ни до кого никакого дела - только мы вдвоём под этим небом. Ночью на крыльцо вышел покурить, она следом. В полушубки закутались, сидим на крыльце в обнимку - звёзды считаем. Прижалась ко мне моя Славушка, аж слышно, как сердечко её бьётся. Вот так, паря, мне кажется, счастье и выглядит.
Но, как ни крути, а на службе появиться-то надо. Договорились со Славушкой, что через три дня за ней приеду, чтобы собралась и была готова к отъезду. А та никак от меня не оторвётся - " Чего там собираться..? Я за тобой, любый, и голая по снегу вслед побегу !"
В общем, скрипя сердцем, ускакал я в Бобруйск - с Тимкой дорогу дальнюю готовить. Да подзадержался дня на три - нас по тревоге опять подняли, где-то партизаны опять немцам веселуху устроили, танковый эшелон под откос пустили.Через три дня мы с Тимкой да с десятком приятелей-казаков прихватили пару телег и поехали в деревню за солнышком моим ненаглядным.....
Надо тебе заметить, что к тому времени в Беларуси тебя из-под каждого куста могли свинцом угостить. Там по лесам кого только не бродило. Партизаны, дезертиры, просто бандиты откровенные, поляки, что ещё и между собой постреляться норовили, немцы из ягдкоманд, с Украины ещё и "бандеровцев" заносило, которых и вовсе не поймёшь с кем они воюют. Те, по моему, вообще, палили во всё, что шевелится. Опять же и партизаны партизанам - рознь. Большая часть в целые партизанские соединения была сбита, но хватало и просто героев, что по лесам тихо сидели и особо старались не отсвечивать, от греха подале.Больше всего селян было жалко. И так не до жиру - детей кормить нечем, а тут .. то немцы скотину позабирают, то на постой кого-нибудь поставят - объедят начисто. А потом из леса главные борцы за справедливость придут и все остатки начисто выгребут - им ить там в лесу тоже чего-то жрать надо, а как известно, в белорусских лесах по зиме ананасы не растут, да и плантации хлебных деревьев как-то тоже плохо прижились. Вот и получалось - немцы грабят, полицаи грабят, мы на постое объедаем, ну и партизаны... тоже есть хотят. Выли бабы по сёлам и вескам белорусским - мужей война из дому позабирала, детишки голодные по лавкам в хатах, а что ни день - гости незваные во двор вломиться норовят.
Да всем дай, да подай.. срочно и немедленно. А если нечего - так ты или пособница оккупантов, или пособница партизан. Вот и красовалось пол Белоруси печными обгоревшими трубами, что только от деревень и пооставались.....
Въехали мы в село, а у Славиной избы народ толпится. Я с коня слетел, бегом туда. Тут-то жизнь меня чугунной сковородкой со всей дури по голове и приложила ! Висит моя Славушка на воротной перекладине, посиневшая, а на груди табличка - "фашицкая падстилка". Ничего тебе, паря, за три дня опосля, сказать не могу. Выпали эти дни из моей жизни. Казаки потом баяли, что волком я выл, кроша себе зубы, да на народ с шашкой кидаться начал, пока меня Тимка с казаками не повязали. Привезли из соседнего села какую-то бабку, вот она меня какими-то отварами три дня и потчевала, не давая проснуться .Три дня в горячке метался, казаки боялись, что уже и в рассудок не приду. А на четвёртый день я встал. Но , я тебе скажу, что это уже был не я. Не было уже во мне человека совсем. Сидел во мне ЗВЕРЬ лютый, шибко до крови охочий, словно душу зимним инеем прихватило. Два дня потом ещё отходил - всё со Славушкой разговаривал, прощался. Я пока в горячке валялся , её уже и схоронили. Тока мне и осталось - что на могиле повыть. А глаза закрою - вот она, стоит, улыбается, будто сказать чего-то хочет, солнце моё, любовь моя.