Кровавые поля
Шрифт:
– И он по тебе скучает, – серьезно сказал Калатин.
– Откуда ты знаешь?
– Мы иногда с ним разговариваем. – Калатин перехватил удивленный взгляд Квинта. – Он меня сам находит. Думаю, это связано с тем, что он знает о нашей дружбе. – Товарищ усмехнулся.
– И что он говорит про меня?
– Он не понимает, почему ты исчез, и беспокоится – вдруг ты погиб. – После некоторых колебаний Калатин добавил: – Я не уверен, но мне кажется, он жалеет, что поступил с тобой так жестоко.
Квинт наклонился вперед.
– Почему
– Когда он говорит о тебе, в его глазах появляется печаль.
Юноша сглотнул комок, неожиданно появившийся в горле.
– Понятно, – пробормотал он.
– Почему бы тебе не вернуться в кавалерию? Не думаю, что отец будет с тобой суров. Он обрадуется, что ты жив.
Мысль была привлекательной во многих отношениях. Иметь таких друзей, как Калатин. Больше славы. Больше еды. И, самое главное, он избавится от Мацерио… Однако Квинт отбросил эту идею.
«Не будь трусом», – резко сказал он себе. Лишь те, кто лишен мужества, способны сбежать, забыв об убитых друзьях.
– Значит, он не получал известия от моей матери? Я отправил ей письмо, в котором написал, что со мною все в порядке.
– Он об этом не упоминал.
– Рано или поздно он узнает, что я жив. Я не могу бросить свою манипулу. В особенности теперь, когда меня произвели в гастаты. – «И когда мне нужно убить Мацерио», – мысленно добавил юноша.
– Что ты пытаешься доказать?
– Я не хочу об этом говорить, – резко сказал Квинт, решив, что должен остаться ради себя и Рутила. – Давай выпьем вина, и ты подробно расскажешь мне, как тебе удалось выжить.
– Ладно. Но только в том случае, если ты поведаешь о том, как сумел не стать кормом для рыб Тразименского озера.
Они заулыбались. То, что уцелеть было очень нелегко, делало их встречу еще более ценной.
Квинт проснулся, стараясь стряхнуть кошмар, в котором Мацерио напал на него с мечом в руке, в то время как он сам оставался безоружным. Во рту стоял кислый привкус вина, в голове клубился туман. Квинт стер слюну с уголка рта и сел. Рядом валялась пустая амфора. Масляные лампы не горели. В тусклом свете жаровни он видел лежащего на спине Калатина, который храпел так, что мог бы разбудить даже мертвого. Квинт лягнул его. Тот пробормотал что-то невнятное, и юноша лягнул его сильнее.
– Проснись!
– Что? – Калатин приподнял голову.
– Сколько сейчас времени?
– Откуда я знаю, – проворчал Калатин, приподнимаясь на локте. – Боги, как у меня пересохло во рту… – Он схватил мех с водой и жадно к нему присосался.
Квинт выглянул наружу. Там царила полная темнота.
– Еще глубокая ночь. Мне пора возвращаться.
– Я тебя провожу.
– В этом нет необходимости. К тому же будет лучше, если нас не увидят вместе. Более того, в ближайшие дни нам не стоит встречаться. Иначе люди начнут задавать вопросы.
– А я скажу, что ты сын арендатора, который поселился в нашем поместье.
– Один раз такое объяснение сработает, но не более того. Когда ты пил с обычным гражданином? – возразил Квинт. – Мне такое положение нравится не больше, чем тебе, но тут ничего не поделаешь.
– Возможно, мы сможем встречаться вне лагеря, в особенности, когда погода станет лучше.
– Да, пожалуй, – согласился Квинт, встал, надел плащ и проверил рукоять кинжала. – Береги себя, друг мой.
Калатин поднялся, чтобы его обнять.
– И ты береги себя.
Квинт уже собрался выйти из палатки, когда Калатин снова заговорил.
– Позволь мне что-нибудь рассказать твоему отцу…
– Ни за что! Он вполне может лишить меня наследства.
– Я подумал, что ты мог бы дать ему знать…
Квинт, который еще окончательно не пришел в себя после попойки, рассердился.
– Как, Калатин? Подойти к его палатке и передать письмо?
– Извини, Квинт, – уныло пробормотал Калатин. – Я хотел помочь…
– Я знаю. – Юноша тяжело вздохнул. – Это слишком рискованно.
Его товарищ обреченно махнул рукой.
Квинт пожалел о резких словах, сказанных другу, и о том, что не может поговорить с отцом. Наконец, он выбрался из палатки. Если не считать громких криков, доносившихся из палаток соседней турмы – там все еще продолжалось веселье, – кругом царила тишина. Пар от дыхания окутывал лицо Квинта, и через мгновение он почувствовал, как холод пробирается под плащ. Ветер стих, земля заиндевела, и лунный свет блестел на замерзшей дороге, ведущей через лагерь. Квинт огляделся в поисках патруля. Никого. Он зашагал по широкой дороге. Конечно, так юноша рисковал гораздо больше, чем если бы пробирался между палатками, но сейчас он не мог доверять своему чувству равновесия. Квинт сказал себе, что до тех пор, пока он соблюдает осторожность, ему ничего не грозит. Так ему казалось.
Размышления об отце и меланхоличное настроение после выпивки с Калатином не позволили ему заметить четыре фигуры, которые подобрались к нему сзади, а в следующее мгновение ему на голову набросили какую-то тряпку и затолкали ее в рот. Квинт попятился и едва не упал. Он попытался поднять руки, чтобы освободиться, но их тут же прижали к бокам. Его взгляд метнулся в сторону, он узнал одного из солдат и почувствовал, как его охватывает ужас. Это был один из новых рекрутов десятки Мацерио; остальные двое – ветераны-гастаты из его собственной манипулы.
Одновременно знакомый голос зашептал ему в ухо:
– Очевидно, кавалерист уже закончил тебя трахать?
Мацерио! Квинт попытался высвободить руки и выплюнуть кляп, однако у него ничего не вышло. Он продолжал отчаянно сопротивляться, но его потащили между рядами палаток к просвету между двумя загонами для лошадей и швырнули на землю. Несколько лошадей заржали, но большинство отбежали к дальней части загона. Квинт с тоскою понял, что здесь никто не увидит, как они с ним расправятся.