Кровавые скалы
Шрифт:
Гарди не станет спать. Быть может, он ошибся, а вместе с ним и великий магистр. Возможно, турки высадятся здесь, на западном побережье, и двинутся маршем в глубь острова, захватят Мдину и обрекут рыцарей на медленную смерть. Но такой исход едва ли вероятен. В этом и заключалась военная хитрость турок. Им требовались укрытие, пристань, пресная вода для войска и победа в открытом бою — все это сарацины могли получить лишь на востоке. Кристиан решил переждать. В ранние часы утра он бодрствовал, оставшись наедине со своими мыслями. Некоторые воины робели, приблизившись к врагу. Но только не Гарди. Он восхищался силой и величавым обликом сарацин, его вновь посетили отголоски юности. Собратья могут испытать свою веру. Он же испытает самого себя. Короткие стычки, абордажные схватки, набеги на мусульманские поселения — все было лишь прелюдией к предстоящей битве. Кристиан расположился на вершине утеса прямо над турецкими судами, и жизнь его обрела смысл.
Когда день зарделся новым рассветом, корабли снялись с якоря и двинулись, огибая остров, обратным курсом на юг.
Гарди оказался прав. Близ Марсаси-рокко, рассеиваясь по местности, османы устремились на берег и растянулись в глубь острова, направляясь к просторным холмистым берегам Большой гавани. В заброшенной деревне Зейтун отряд янычар и новобранцев выискивал провизию. Но скот уже угнали, поля опустошили, а в жилищах не оставили ни овощей, ни зерна. Убрали даже козлиный навоз, как возможное топливо для костров, и снесли каменные стены, чтобы враг не сумел за ними укрыться. Указ Ла Валетта исполнили и здесь, результат наблюдался повсюду. Командир янычар с отвращением плюнул на бесплодную землю.
Гелиос тихо заржал и затряс головой. Он увидел цель. По всей конной шеренге, проникая в душу каждого воина, пронеслось неукротимое чувство предвкушения схватки. Гарди успокоил скакуна. Рядом звенели уздечки, храпели кони, раздавался громкий угрожающий скрежет и лязг блестевших в лучах полуденного солнца доспехов, копий и обнаженных клинков. То был дозорный отряд кавалерии числом около сотни, отправленный на поиски неприятеля. Приказ предписывал атаковать всех, кто попадется по пути, и уничтожать уязвимую пехоту. Появившись из укрытия, они нашли что искали. Столкновения не избежать.
— За Бога и веру! В атаку!
Волна обрушилась, и Гарди был на самом ее гребне. Она захлестнула всех, словно нечто необузданное, идущее из самой души, будто некая неистовая сила, рухнувшая в оглушительном грохоте копыт и воплях людей. Взмыленный Гелиос вращал глазами и прядал ушами. Он стал частью летящей лавины. Гарди приник к шее коня и, ликуя, кричал, охваченный эйфорией. Действия каждого воина слились во всеобщий хаос. Турки бежали и падали, стоя стреляли из аркебуз и, приседая, поднимали пики. Тщетно. Их рубили и кололи. Гарди словно со стороны наблюдал, как протянулась его рука с мечом, как чья-то голова отделилась от шеи и фонтаном брызнула кровь. Галопом пронеслась одна картина. Беззвучно, безмолвно, на ее месте возникла другая — глазам предстало зрелище далекой битвы.
Один из рыцарей кувырком слетел с лошади и упал замертво, лицо его было обезображено выстрелом. Гарди узнал герб. Он принадлежал Месквите, молодому новобранцу из Португалии — племяннику губернатора Мдины. Пал первый дворянин-европеец. Гарди развернул Гелиоса и ринулся на визжащего турецкого рекрута, который в отчаянии бросил оружие. Осман споткнулся. Свесившись с седла, Гарди проткнул его спину. Вздрогнув, сарацин замер. Трое сипахов присоединились к всеобщему замешательству, их арабские скакуны с плюмажами из перьев стали кружить, чтобы седокам было легче целиться из лука, а затем рванули с места. Гелиос затрепетал от удовольствия. Он столкнулся с ведущим скакуном, стал пятиться, кусаться и, перебирая копытами, выбил из седла турка, который пытался замахнуться стальной булавой. Повиснув на стременах, сарацин оказался беззащитен. Клинок проник в плоть.
— Убейте меня! Братья, убейте меня!
Двое других сипахов тащили за руки раненого рыцаря. Он кричал и брыкался, но хватка пленителей была крепка. Хотят защитить свою честь, взяв трофей в этой проигранной битве. Не так быстро. Гарди пришпорил Гелиоса, желая ринуться в погоню, но мушкетная пуля, оторвавшая лоскут кожи от его куртки, оповестила и прочих опасностях — с фланга стреляли пехотинцы. Кристиан ударил мечом аркебузира, заряжавшего оружие трясущимися руками. Лезвие и эфес окрасились кровью. Другой турок безуспешно атаковал, изготовившись ударить прикладом мушкета. Гарди сделал выпад, Гелиос завершил дело. Сипахи и их пленник скрылись из виду.
Промедлений не будет. Тактика партизанской войны, когда приходится нападать и прятаться, не оставляла времени осмотреть поле боя. В любой момент могли появиться другие сипахи, мог прибыть отряд янычар. Пришла пора отступать. Пересчитали раненых, собрали вражеское оружие, тело молодого Месквиты привязали к седлу его лошади, а трупы сарацин обезглавили. Гарди отер пот с глаз и отсалютовал в ответ на приветствие и поздравления командира. Эта стычка была лишь началом. Она забудется в грядущей бойне.
Спустя два дня с тех пор, как дозорные впервые заметили турецкий флот, Мустафа-паша сошел на берег. Верхом на белом арабском скакуне, в сопровождении военного совета главнокомандующий османской армии торжественно прошествовал к лагерю, разбитому неподалеку от побережья. Он мог позволить себе слегка улыбнуться в душе и не стал отказываться от удовольствия устроить небольшой парад. Мустафа-паша чувствовал, что поступил правильно, прибыв на Мальту. Приятно начинать кампанию, которая прославит Аллаха, возвеличит Сулеймана и пропитает эту каменистую пустыню кровью и потрохами христиан. Роскошь и великолепие процессии лишь подтверждали могущество империи. Выстроившиеся в шеренги янычары, обнаженные сверкающие ятаганы, развевающиеся плюмажи из перьев цапли на головных уборах — все свидетельствовало о стремительной победе. Исход войны предрешен.
В блеске ярких шелков, под звуки труб старшие командиры вошли в свои временные обители. Завтра или спустя несколько дней они отправятся дальше, чтобы обосноваться на командных постах, откуда просматривается Большая гавань. В этот час их войска продвигались мимо Заббана, захватывая территорию на высотах неподалеку от Биргу. Вскоре, вселяя ужас в сердца рыцарей, вершину холма увенчает первый стяг. А еще некоторое время спустя вся мощь османского воинства сомнет стены вражеских редутов. Все еще впереди. Тем временем командиры могут отдохнуть после долгого путешествия: пить шербет, курить гашиш и развлекаться с наложницами. Они могут занять себя чем угодно, пока не придет время подсчитывать добычу.
Мустафа-паша пристально посмотрел на адмирала Пиали. Он знал, что это дурной союз, ибо капризный султан опрометчиво навязал командование ключевой кампанией двум полководцам. Подлинное заблуждение, сущий вздор. Который и противопоставил его огонь холодности Пиали, его опыт преувеличенным успехам адмирала, его военные походы мелким морским набегам флотоводца. Мустафа-паша: бесстрашный, внушающий трепет военачальник. Пиали: изнеженный дворцовый фаворит и государственный сводник. В глазах султана они дополняли друг друга. Лишь ноющая боль оставалась сама по себе.