Кровавые слезы Украины
Шрифт:
После скоротечной казни руководителей села и колхоза специалистами кровавых расправ – бандеровцами, заигрывавшими с германскими властями, утверждавшими везде, где ступал их кованый сапог, «новый порядок», начался лихорадочный поиск того, кого надо было зарубить, удавить, расстрелять или повесить. Шла волками охота на подростка.
Прибывшие в село, представители оккупационных властей создали что-то вроде военно-полевого суда, в состав которого входили сотрудники немецкой жандармерии, быстро организованной из местных граждан полиции и, конечно же, сельских
Неожиданным для селян явилось воскрешение поджигателей зернового поля Гришки Палия и Остапа Парасюка. Как выяснилось, их отбили по пути транспортировки из одной тюрьмы в другую. Воронок обстреляли оуновцы на дороге из Сарн в сторону Коростеня.
Первого назначили начальником полиции, а второй стал то ли его заместителем, то ли помощником. Палаческие заслуги Григория Очерета, практически агента СБ ОУН и предателя, внедренного в советский партизанский отряд, оккупационные власти тоже оценили по достоинству – его завербовало гестапо для выполнения особо важных операций.
Один из начальников сарненского куста гестапо Курт Гурвиц и руководитель отряда СС штурмбанфюрер Фриц Краузе, оказавшись в селе Малое, получили от бандеровской агентуры информацию, что колхоз «Перемога» был лучшим, передовым колхозом в Сарненском районе, а мощная комсомольская ячейка работала настолько идеологически активно, что за год деятельности в период с 1939 по 1940 год приняла в свои ряды почти половину молодежи большого села Малое. Сюда потянулись юноши и девушки из ближайших деревень и хуторов.
Колхозники не только получили свои земельные наделы под огороды, но и за трудодни имели возможность отовариваться. В колхозной коморе (рус. – магазине. – Авт.) можно было членам артели получать продукты, возделываемые общиной. Авторитет председателя колхоза «Перемога» Николая Григорьевича Береста гремел по району.
После майданной казни началась охота на оставшихся комсомольцев и членов их семей. В списки преследовавшихся попадали и родственники активистов советской власти и колхозного строительства.
Пышным цветом расцвели злодеи в рамках местного шуцманства и бандеровского провода, а также главного карательного органа ОУН – ее службы безопасности. Задачей номер один перед бандеровскими сыскарями стояли поиск, обнаружение и арест сына председателя колхоза четырнадцатилетнего Сашко.
В селе избрали старосту – бывшего хозяина песчаного карьера Савву Волынца, не захотевшего идти в колхоз и не раз призывавшего бойкотировать новую власть.
На одном из сборов начальник местного полицейского околотка Григорий Палий прямо заявил:
– Наша главная задача – выловить и наказать всех сочувствующих советскому строю лиц, и в первую очередь этого песиголовца Сашко Береста. Он, если попадет к партизанам, нам будет мстить. Его надо изловить и задушить, как бешенную собаку. Яблоко от яблони далеко не падает…
Поиск Сашко полицейскими, их агентурой, навербованной из националистов и самих приверженцев идеологии Донцова и Бандеры, шел по правилам полицейско-сыскного жанра. Ищейки ездили по селам Степанщины с приметами и фотографиями подростка. Гестапо в Сарнах тоже было охвачено поисковой работой этого потенциально опасного преступника, не совершившего ни одного негативного проступка, тем более преступления против новых властей.
Полицаи несколько раз вызывали на допрос соседа Берестов Кондрата Овчарука. Однажды Григорий Палий приехал неожиданно к нему «в гости» на пролетке и забрал его в полицию.
«Неужели получился какой-то прокол с Сашко? – спросил сам себя Кондрат. – Нет, не может быть. Меня бы арестовали с грохотом подчиненные Григория, а не он».
– Кондрат, мне нужно выяснить некоторые детали вашего соседства, – скороговоркой, не глядя в глаза, промычал главный полицмейстер села.
– А что я могу знать. Знал, как все соседи, немногое о семействе Береста. Он ведь из восточных переселенцев. Прожил без малого всего-то два годика, – ответил Очерет.
Однако Палий все делал правильно. Доставленный человек в полицейские апартаменты может повести себя по-другому. Крылья самоуверенности опускаются у людей, понимающих, что можно и не вернуться домой, а оказаться в звериной камере-клетке.
Приехали быстро в полицейский участок – бывший дом сельского совета, который превратился в пугало для крестьян. Кондрат не раз бывал по разным делам в этом храме новой власти, поэтому хорошо знал, кто и где сидит из советских чиновников и какими вопросами занимается. Всегда здесь было уютно, чисто и тепло даже в зимнее время. Голландка, которую тут называли «грубой», располагалась посреди дома. Топилась дровами, торфом и углем с утра и обогревала все помещение.
Сегодня здесь ощущалось запустение. Пахло сыростью, несмотря на летнее время. На стенах небольшого коридорчика виднелись разводы свежей крови, не успевшей сделаться коричневой. В кабинете Коржа теперь сидел Палий. На стене в кабинете нового хозяина прямо за высокой спинкой стула у письменного стола висел черно-белый портрет фюрера.
– Кондрат, ответь на вопрос: как у тебя оказалась корова Береста? – спросил с прищуром глаз начальник полиции.
– На лугу оставалась она одной. Мычала – просилась, чтобы ее подоили. Да я знал, что она принадлежала семьи Береста, но причем тут скотина? Хочешь, Гришка, забирай ее, мне просто жаль было животинку.
– А куда девался пастушок этой коровы?
– Сашко?
– Да!
– А кто ж его знает. Наверное, сбежал, узнавши о смерти родных…
– А не знаешь, где он может прятаться?
– Бес его только знает, – немного подумал и добавил свои рассуждения: – Родственников по деревням у них не было. Они же приезжие. А вообще сейчас лето – тепло и под кустом, и в траве можно любо схоронить себя. Больше всего он мог где-то примкнуть к эвакуирующимся людям на восток, – отводил в сторону подозрения от себя Кондрат. – Но еще отступающие военные могли забрать хлопца с собой.