Кровавый глаз
Шрифт:
Улаф взбирался по крутой тропе, хватался за пучки жесткой травы и кряхтел. Я поднимался впереди Эльхстана и старался по возможности помогать ему.
— Ты должен постараться, Кон, — продолжал Улаф. — Сигурд сделает из тебя человека.
— Или труп, — добавил Бьорн с кривой усмешкой.
Всего нас было сорок семь человек, включая Эгфрита и Маугера. Мы напоминали стаю волков, идущих по следу добычи. Звенели кольчуги, щиты ударялись о рукоятки топоров, ноги стучали по камням. Бедный старый Эльхстан вынужден был поспевать за остальными. Англичане, стоявшие вдоль гребня, расступились шагов на сто, чтобы мы прошли без риска взаимных оскорблений, которые могли бы перерасти в новую стычку. Но от меня не укрылось, что они провожали нас взглядами, полными ненависти, и крепко сжимали оружие.
Мы направились на север, к лесистой долине, обходя с запада ближайшее поселение. Маугер заверил Сигурда, что деревья надежно укроют нас. При удачном стечении обстоятельств жители деревни не узнают о нашем появлении. Он сказал, что лорд Эльдред не потерпит смерти нескольких отважных глупцов, родственники которых потом спросят своего олдермена, почему тот позволил неверным чужестранцам свободно разгуливать по своим землям.
— Их здесь не так уж и много, — заметил Свейн, сплюнув в сторону английских воинов, стоявших в отдалении. — Нам следовало бы омочить мечи в крови.
— Вчера ночью их было гораздо больше, безмозглый ты баран, — ответил Флоки Черный, поудобнее перехватывая копье.
Он не отличался внушительными размерами, но был жилистым и прочным. В его движениях присутствовала какая-то особая уверенность, отчего Флоки казался еще более свирепым.
— На рассвете Эльдред и его дружинники умчались на восток, — продолжал Черный. — Похоже, какой-то англичанин наделал в штаны, увидев дракар у берега в том месте, которое называется Селси. Бьюсь об заклад, это датчане. — Он указал на Улафа, шедшего впереди вместе с Маугером и отцом Эгфритом. — Наш старый Дядя слышал, как телохранитель олдермена говорил об этом монаху.
— Флоки, я заметил, что вы с кормчим снюхались с христианами, — ухмыльнулся Свейн. — Малыш, ты скучаешь по своей женщине?
— Даже этот лысый ублюдок, любящий Христа, красивее тебя, рыжеволосый мешок с дерьмом, — прорычал Флоки. — Кроме того, должен же кто-то за ними приглядывать. Я скорее поверю датчанину. У христиан нет чести.
— Англичане считают вас датчанами, — сказал я. — Они думают, что все язычники приходят из этой страны.
Это была правда. В Эбботсенде говорили о том, что датчане совершают набеги на восточное побережье, но о норвежцах никто не слышал.
— Ублюдки англичане! — Флоки презрительно сплюнул.
Лица остальных воинов тоже выглядели угрюмыми. Они понимали, что товарищ беспокоится не зря, и боялись, что им больше никогда не придется увидеть свои корабли.
Из всех скандинавов Сигурд был единственным, кто не оглянулся последний раз на звук прибоя, теперь приглушенный гребнем, заросшим травой. Ярл распрямил плечи, высоко поднял голову и задавал шаг. Будущее манило его обещанием славы. Мы следовали за ним, черпая силы в решимости нашего предводителя и в размеренном постукивании оружия.
Ньял был одного роста со мной, но мне пришлось надеть меховой жилет под его кольчугу длиной до колена, чтобы заполнить пустоту, которую прежде занимали крепкие мышцы воина. Мне было жарко. В воздухе бешено жужжали первые летние насекомые, мелькавшие так быстро, что глаз не успевал их разглядеть. Солнце уже начинало намекать на тот зной, которым ему предстояло вскоре окутать эту землю, освободившуюся от оков зимы. Я взмок, словно вол в упряжи.
Отец Эгфрит держался рядом с Маугером и будто стал чуточку выше. Обнаженные руки верзилы были покрыты черной татуировкой, изображающей оскаленные лица, и серебряными браслетами, которые весело подмигивали в лучах солнца. Монах даже начал было распевать псалом на удивление сильным голосом. Флоки Черный достал длинный нож и жестом пригрозил отрезать ему язык и съесть его. Отец Эгфрит схватился за Маугера, ища у него защиты, но великан англичанин стряхнул с себя его руку и предупредил, что сам лишит его языка, если тот не замолчит.
— Святой отец, ты поешь, как сучка, которую пнули ногой, — сказал Маугер.
Эгфрит глубоко обиделся на это оскорбление и погрузился в угрюмое молчание. Все мы были очень признательны ему за это.
Норвежцам было нелегко оставить позади бескрайнюю манящую свободу океана и все то, что она обещала. Для этих северных воинов море было дорогой, ведущей туда, куда они пожелают. Оно не имело уз и границ, казалось им бесконечным, но вот теперь осталось позади, сохранялось только в воспоминаниях.
Мы уходили все дальше от берега и вскоре оказались среди первых деревьев, на опушке леса. Я вдруг ощутил, как меня захлестывало странное чувство умиротворения. Чем глубже в лес мы заходили, тем сильнее оно становилось. Дубы и вязы, буки, грабы, боярышник и ясень не пропускали солнечный свет к сырой земле, покрытой мхом. Корявые ветви древних деревьев встречались над нашими головами. Они словно обменивались новостями об окружающем мире. Зрительные образы, запахи и пронзительные голоса зябликов вернули меня в то время, когда я целые дни напролет проводил в полном одиночестве вот в таком же лесу, заготавливая древесину для старика Эльхстана до тех пор, пока моя спина не наполнялась теплой болью, а ладони не покрывались сплошными мозолями. Я шел, копался в тех немногих воспоминаниях, которые оставались в моем сознании, и напоминал сам себе корень, жаждущий влаги. Пусть я находил в них странное утешение, но воспоминания о том безмятежном одиночестве причиняли мне боль. Прошлое умерло, когда я узнал восторг моря, шум битвы и счастье братства воинов.
— Ворон, здесь обитают духи, — сказал Бьярни, поднимая взгляд к зеленому пологу. — Ты их чувствуешь?
Мы вышли на поляну. Солнечные лучи, пробивающиеся сквозь листву, расцветили всех нас золотистыми пятнами.
— Да, Бьярни, — подтвердил я. — Мы все их чувствуем.
— Эти духи наблюдают за нами, братишка, но стараются не показываться, — сказал Бьорн, поглаживая темно-зеленый мох, довольно высоко взобравшийся по стволу старого мертвого дерева. — В лесу им безопасно. Здесь они могут не бояться христиан, прогнавших их в какое-то мрачное, зловещее, вонючее место. — Он указал на отца Эгфрита, идущего впереди. — Пусть тебя не вводит в заблуждение его тщедушное тело. — Бьорн поморщился. — Такие мозгляки, как он, способны убивать духов.
— В кои-то веки юноша изрек мудрость, — вставил Асгот.
Эти сухие и колючие слова были первыми, произнесенными им за последние несколько часов.
— Эта земля больна смертельным недугом. Последователи Христа отвернулись от старых порядков, и духи ненавидят их за это. — Жрец рассек рукой воздух и предостерег: — Нам нужно быть осторожными. Здешние тени не должны ошибиться и принять нас за христиан.
— Как же нам объяснить им, кто мы такие, старик? — спросил Бьорн. — Может быть, стоит затянуть нашу старую песнь?