Кровавый глаз
Шрифт:
Свейн Рыжий громко рыгнул и весело посмотрел на монаха. Тот ткнул в великана пальцем, и я решил, что отец Эгфрит храбрее, чем выглядит, или же безмозглый дурак.
— Если в ваших перекошенных сердцах осталась хоть капля чести, то вы сдержите клятву, данную олдермену Эльдреду, — предостерег он. — Не должны пострадать ни один мужчина, женщина или ребенок Уэссекса.
Свейн изобразил ужас, насмешливо перекрестился и ушел, сотрясаясь от хохота.
— Святой отец, ты видишь этого человека? — спросил я, указывая на Асгота, сидевшего в стороне и бросавшего камни, на которых были начертаны руны. — Я видел, как он вырвал легкие у англичанина, раненного в бою. Тот был еще жив, когда жрец разложил их у него на спине.
По-моему, отец Эгфрит мне не поверил.
— Какое чудовище способно на подобные злодеяния? — спросил он, шмыгнув носом. — Зачем это нужно?
— Норвежцы поступили так, проявив уважение к мужеству воина и желая почтить Одина, — пожал я плечами и улыбнулся.
Отец Эгфрит осенил удаляющегося Асгота крестным знамением.
— На твоем месте, святой отец, я больше беспокоился бы о том, сдержит ли Эльдред свое слово и вернет ли Сигурду корабли, когда мы возвратимся, — продолжал я. — В противном случае весь Уэссекс узнает, что такое ужас.
Отец Эгфрит задумался, поморгал раскосыми глазами, потом сказал:
— Никаких грабежей и, сохрани небо, никакого насилия.
— Никто и не посмеет, святой отец. Особенно если ты будешь рядом.
Эгфрит понял, что я издевался над ним, и нахмурился. Ульф, проходивший мимо, вдруг гавкнул монаху прямо в ухо, и тот подскочил от неожиданности, словно рыбина, попавшая на крючок. Скандинав рассмеялся, а монах побагровел от злости.
— Оставь его в покое, норвежец! — послышался чей-то крик.
Я обернулся и увидел Маугера, спускающегося по тропе.
— Ты вернулся! — воскликнул Эгфрит, раскинув руки и бросив на меня торжествующий взгляд. — Клянусь Христом, Маугер, в сравнении с этими животными твой нрав совсем кроткий, достойный самого святого Кутберта.
— Держись, святой отец, и не говори, что ты уже наделал в свои юбки, — сказал великан, стискивая тощее плечо монаха.
— Разумеется, нет! — воскликнул отец Эгфрит, раздувая грудь на манер снегиря. — Я просто удивился, увидев тебя, только и всего. Эльдред нечасто спускает с привязи своего телохранителя. Я полагал, он бросит меня одного с язычниками, агнца среди волков, — добавил монах, беспокойно оглядываясь на деловитую суету, царящую вокруг. — К тому же нельзя забывать о валлийцах.
— Они к книге даже близко не подойдут, святой отец, — проворчал Маугер.
— Молю Бога, чтобы ты оказался прав, — сказал Эгфрит и распрямил плечи. — Конечно, божественная правота наших поисков поднимает мой дух и укрепляет волю, но в остальном я склонен видеть во всем этом искупление грехов. Их хватает даже у таких людей, как я. Время от времени душу необходимо очищать. — Монах поморщился от боли и попытался стряхнуть с себя руку Маугера. — Скажу, что я рад видеть рядом с собой еще одного христианина.
Миндалевидные глазки служителя божьего пытливо всмотрелись в лицо великана, который должен был подтвердить свою преданность святой вере.
— Я не агнец, святой отец, — сказал Маугер и повернул толстый серебряный браслет так, чтобы показать украшающую его резьбу.
Здоровенные руки телохранителя, покрытые татуировкой и густой сетью белых шрамов, были унизаны двенадцатью такими браслетами. Маугер явно гордился ими.
— Ты пойдешь вместе с нами? — с тревогой спросил отец Эгфрит, и гигант молча кивнул. — Ты никогда не задумывался об искуплении грехов? Такой человек, как ты… Наверное, тебя гнетет тяжесть собственных грехов.
Маугер пожал плечами и пробормотал:
— Милорд Эльдред проявил милосердие и велел мне отправляться вместе с вами, но искупление грехов ты можешь оставить себе. Я здесь только для того, чтобы не дать тебе призвать гнев Господа на головы язычников до тех пор, пока они не сделают свое дело.
— Разумеется!.. — Монах поспешно кивнул. — Это тоже неплохо, Маугер, даже очень. Божья кара налетает очистительным шквалом. Тот человек, который может ее вызывать, должен обладать изрядной долей мудрости.
— Вздор! — бросил Маугер с усмешкой, обнажившей черные зубы.
Он стиснул плечо отца Эгфрита, посмотрел на меня и продолжил:
— Нам с тобой прекрасно известно, что я здесь для того, чтобы вытирать тебе задницу и не позволить этим дьяволам под покровом ночи перерезать тебе глотку.
Эгфрит услышал это и побелел как полотно.
— Не беспокойся, монах! — сказал Маугер и подмигнул мне.
Я как раз держал бурдюк, в который Свейн Рыжий наливал воду из бочонка.
— Я не позволю варварам прикасаться к твоей заднице, белой как творог.
Отец Эгфрит развернулся и высокомерно взглянул на Свейна Рыжего. Маугер выглядел внушительно, и монах, конечно же, был уверен в его силе. В это время Свейн внимательно следил за тем, чтобы не расплескать воду, и даже не оторвался от своего занятия.
Солнце едва поднялось на трон, когда мы бросили последний взгляд на «Змея» и «Лосиный фьорд», величественно застывшие на морской глади. Наступил отлив. Якорные канаты натянулись так туго, что на один из них уселась чайка и принялась чистить перья. Я глядел на маленькие волны, ласково набегающие на берег, и думал о том, что эти корабли, гордые стройные драконы, рвались на свободу. Они жаждали выйти в открытое море, убраться подальше от чужого берега и его обитателей, угрожавших огнем их деревянным корпусам.
— Мой отец помочился бы на собственный погребальный костер, если бы увидел, как я повернулся спиной к своим кораблям, — пробормотал Кон, закидывая круглый щит на спину.
Мы поднимались по каменистому склону, уходя все дальше от берега.
— Да, Кон, он так и поступил бы, — подхватил Улаф. — Но кто и когда слышал хоть что-то о твоем отце, а, парень? Его имя никогда не доходило до моего слуха. Человек не останется в памяти потомков, если всегда будет выбирать самый безопасный путь. Он просто состарится.