Кровавый контракт. Магнаты и тиран. Круппы, Боши, Сименсы и Третий рейх

Лохнер Луи

– Cui bono? [46] – сразу спросил кто-то из моих коллег.

Действительно, кому был выгоден этот поджог? Все единодушно согласились, что только нацистам. Наше мнение разделяли жители Германии – было ясно, что нацисты устроили этот поджог, чтобы обвинить в этом коммунистов и разогнать все их организации.

Однако Гитлер пошел еще дальше. На следующий день он заставил Гинденбурга подписать декрет «Во имя защиты народа и государства», который временно прекращал действие гарантий личной свободы, подтвержденных Веймарской конституцией, предоставлял правительству право взять на себя в случае необходимости всю полноту власти в любой области жизни страны и вводил смертную казнь и пожизненную каторгу за заговоры против членов правительства и даже за «серьезное нарушение покоя» – весьма туманная формулировка, которую можно трактовать как угодно. Декрет гласил: «Статьи 114, 115, 117, 118, 123, 124 и 153 имперской

конституции впредь до дальнейших распоряжений отменяются. Поэтому ограничения свободы личности, свободы выражения мнений, включая свободу печати, право союзов и собраний, нарушение тайны почтовотелеграфной корреспонденции и телефонных разговоров, производство обысков и конфискаций, а также ограничения права собственности, допускаются независимо от пределов, обычно установленных законом».

46

Кому это выгодно? (лат.) (Примеч. пер.)

Германский народ безропотно принял этот запретительный декрет, отчасти не сразу осознав его значение, отчасти продолжая верить оголтелой пропаганде нового министра народного просвещения и пропаганды доктора Йозефа Геббельса, отчасти лелея надежду на скорое наступление лучшей жизни, отчасти посчитав его всего лишь предвыборными мероприятиями, которые после 6 марта будут отменены, а нормальные условия восстановлены.

Есть старая поговорка, которой большинство людей успокаивали свою совесть, наблюдая за эксцессами нацистов: «Во гехобелт вирд, да фаллен шпене» (буквально: «Когда строгают, стружка летит») [47] . Она выражала смущение умов в тот период. Потому что, орудуя рубанком, плотник обрабатывает грубый кусок дерева, чтобы сделать его пригодным для чего-то полезного, а не уничтожает его. Однако каждая стружка, снятая нацистами, представлялась драгоценным аспектом свободы личности и справедливости.

47

Аналог русской поговорки «Лес рубят – щепки летят». (Примем. пер.)

Тающие надежды промышленников и других представителей делового мира, начавших осознавать, что они были грубо обмануты гитлеровцами, несколько оживились в связи с итогами выборов 6 марта. Несмотря на самую дорогостоящую, агрессивную и энергичную предвыборную кампанию, которые когда-либо проводились политическими партиями в Германии, когда средства массовой информации контролировались преимущественно нацистами, Гитлер и его кандидаты получили всего 43,9 % голосов, или 288 депутатских мандатов из 647 мест в рейхстаге. Однако из-за политической недальновидности Альфреда Гугенберга Гитлер сумел добавить к своим мандатам 52 мандата Немецкой национальной народной партии, благодаря чему получил в парламенте голосующее большинство.

Чего не понял Гугенберг, но быстро сообразил хитрый политик Гитлер, – что если коммунистическая партия будет объявлена вне закона и ее 81 мандат будет аннулирован, то нацисты получат в рейхстаге парламентское большинство и без депутатов от национальной партии. Депутаты коммунистов в количестве 81 человека были немедленно изгнаны из рейхстага.

Обладая парламентским большинством, Гитлер мог спокойно проводить любые свои законы. Но он хотел как можно быстрее присвоить себе всю полноту власти и издал закон «Об устранении бедственного положения народа и государства» (известный под кратким названием Закон о чрезвычайных полномочиях), фактически отменявший Веймарскую конституцию и вводивший диктаторское правление без юридического акта аннуляции основного закона страны.

Однако, поскольку закон предусматривал изменение конституции, его должны были одобрить две трети депутатов рейхстага. На парламентской сессии 23 марта 1933 года [48] только социал-демократы осмелились противостоять Гитлеру и в количестве 94 человек (из 120 депутатов социал-демократов часть уже была арестована полицией Геринга) проголосовали против закона.

Оставалась еще одна партия, которая могла помешать Гитлеру набрать две трети голосов. Это была католическая партия Центра, обладавшая 73 мандатами. Теперь мы знаем, что именно неуверенность или наивность председателя фракции прелата Людвига Кааса склонила чашу весов в пользу Гитлера. Мы рассказываем здесь более подробно историю Кааса, потому что она показывает, насколько сомнительными средствами пользовались нацисты для ускорения захвата власти.

48

Яркое описание церемонии по случаю открытия рейхстага, состоявшейся 21 марта в гарнизонной церкви Потсдама, см. уже упомянутую книгу Алана Буллока, с. 242–243.

Партия Центра согласилась поддержать Закон о чрезвычайных полномочиях

при условии, что Гитлер письменно подтвердит свое устное обещание не использовать власть, предоставляемую ему этим законом, без предварительной консультации с президентом Гинденбургом.

Когда наступило время голосования, Каас спросил, где обещанное письмо. Фюрер ответил, что оно уже отправлено из его кабинета и находится у министра внутренних дел Фрика, который обеспечит его передачу фракции Центра. В свою очередь Фрик немедленно заверил Кааса, что посыльный уже доставил письмо в его (Кааса) фракцию.

Но письмо так и не было им получено. Закону о чрезвычайных полномочиях предстояло пройти третье, и последнее чтение. Отто Вельс, лидер фракции социал-демократов, заявил об оппозиции своей партии, тогда как окружившие здание Рейхстага штурмовики скандировали: «Мы требуем закон о чрезвычайных полномочиях, иначе начнутся пожары и убийства!»

Среди мертвой тишины лидер центристов сказал, что его партия проголосует за закон. Так Гитлер получил нужные две трети голосов.

Как объяснить поступок Кааса? Очевидно, он надеялся, что у рейхстага останется хотя бы часть его конституционных прав. На в тот момент еще не все осознали полное отсутствие порядочности у Гитлера и его оголтелых единомышленников. К тому же католик Каас слышал, как в начале обсуждения закона Гитлер заявил: «Национальное правительство считает две христианские конфессии главнейшими факторами сохранения нашего национального характера». Поэтому он в очередной раз выступил в роли примирителя: «Правительство будет пользоваться этими полномочиями лишь до тех пор, пока будет сохраняться необходимость применять жизненно важные мероприятия. Ничто не угрожает ни рейхстагу, ни имперскому совету. Права и положение президента остаются неприкосновенными. Правительство всегда будет стремиться действовать в согласии с целями президента. Отдельные земли будут по-прежнему существовать самостоятельно. Права церкви остаются без изменений, и их взаимоотношения с государством не подвергаются никаким изменениям. Количество случаев, настоятельно требующих применения такого закона, весьма ограниченно. И тем не менее правительство настаивает на принятии закона. Оно предпочитает ясное, однозначное решение» [49] .

49

Текст на английском заявления Гитлера взят из кн. Baynes N.H. The Speeches of Adolf Gitler. London; New York: Oxford University Press, I. P. 420.

Теперь Гитлер получил полную, неограниченную власть, то есть диктатуру. Короткий период политического согласия закончился.

Глава 8

Насильственное приобщение индустрии к господствующей идеологии

С момента захвата власти нацистами в речах, указах, декретах, редакционных статьях и письмах замелькало непривычное слово «гляйхшаултунг» (насильственное приобщение к господствующей идеологии). Нацисты были буквально одержимы этой идеей. Скоро все поняли ее смысл. Вся жизнь и деятельность жителей Германии, чем бы они ни занимались, состояли ли в обществе филателистов или любителей птиц, должны быть подчинены одной идее. Сам фюрер, еще недавно заверявший промышленников, что на смену «коллективизму» Веймарской республики должны прийти личность и индивидуальная инициатива, теперь заявлял, что в обществе допустим лишь один образ мыслей, лишь одно понимание призвания и работы, утвержденные нацистами. Все должно быть подчинено господствующей идеологии.

Помню, меня пригласили на открытие нацистского клуба художников в Берлине, во время которого новый фюрер и для музыкантов обрушился с яростной критикой на старый французский лозунг «Искусство для искусства». Искусство, заявил он, как и любая другая деятельность человека, не имеет права существовать для самого себя; оно должно существовать только для нацизма и потому должно работать только на господствующую идею.

Когда оратор умолк, я не выдержал и спросил у сидевшего рядом одного из членов партии: «Вы думаете, гения можно подогнать под общий стандарт как обычного человека? Мыслимо ли представить себе Бетховена, подчиненного господствующей идее?»

И этот человек, который вскоре стал судьей Высшего дисциплинарного суда, ответил: «Что ж, значит, мы просто откажемся от Бетховена».

В первые три месяца своего правления нацисты проявляли осторожность по отношению к германским промышленникам. Казалось, они понимали, что нельзя просто уничтожить структуру, создававшуюся десятилетиями упорного и успешного труда. К тому же они не могли не знать, что германская индустрия пользуется огромным уважением и обладает ценными связями во всех уголках земного шара. Успех канцлерства Гитлера зависел от стабильности немецкого экспорта. В связи с этим нацисты включили некоторых магнатов – не спрашивая их согласия – в списки кандидатов в рейхстаг. Им нужно было создать впечатление, что между ними и представителями германской экономики нет никаких разногласий.