Кровавый омут

Вилсон Фрэнсис Пол

Ничего. Щелкнул еще раз, другой, пятый. Свет не зажегся. В чем дело? Лампа недавно прекрасно работала. Отключено электричество?

Нет. Дисплей часов светится...

Тут дисплей на секунду померк, словно кто-то прошел перед ним.

Сердце бешено застучало. Чувствовалось, как что-то непонятное приближается к кровати.

— У меня нож, черт возьми! — Хриплый голос сорвался. — Не подходи!

Что-то упорно двигалось вперед и нависло над ним, наклоняясь все ниже...

— Мать твою! — выкрикнул Лайл и нанес удар прямо перед собой.

Лезвие

вошло не в одежду, не в плоть, а как бы в рыхлый снег, холодный до невозможности. Он отдернул руку, хотел бросить нож — окоченевшие пальцы не слушались.

Неожиданно вспыхнула лампа. Он вздрогнул, охнул, снова выставил нож — то ли нападая, то ли защищаясь, неясно, лезвие словно двигалось по собственной воле — и никого не увидел.

Никого... Быть не может! И холод исчез, оставив после себя туманный влажный воздух. Лайл взглянул на нож, вскрикнул при виде густой красной жидкости, медленно стекавшей по лезвию, швырнул его на пол... где еще что-то лежало.

— Чарли!

Господи Иисусе, братишка лежит на спине, раскидав руки-ноги, с пробитой окровавленной грудью, с остекленевшим взглядом, полным потрясенного изумления.

Лайл обмяк, соскользнул с кровати, рухнул на колени перед мертвым телом.

— Чарли, Чарли, — забормотал он, всхлипывая и склоняясь над ним, — зачем ты это сделал? Что за глупость? Ты же знаешь...

— Лайл! — раздался голос за спиной.

Он резко дернулся.

— Чего тебе, Лайл?

Он оглянулся на брата, стоявшего далеко от кровати в дверях, открыл рот, не в силах вымолвить ни слова. Это невозможно...

Снова глянул на пол, где ничего не было, кроме ножа. Ни Чарли, ни крови на ковре и на лезвии.

Неужели я свихнулся?

— В чем дело, старик? — зевнул Чарли. — Чего звал меня в такую рань?

Лайл опять посмотрел на него:

— Я... — Голос дрогнул, прервался.

— Эй, ты чего это? — Он шагнул вперед, выражение досады на его лице сменилось озабоченностью. — Вид у тебя паршивый, брат.

Лайл наконец обрел дар речи:

— Только что видел самый ужасный кошмар в своей жизни. До жути реальный и... просто немыслимый.

— Какой кошмар?

— Кто-то сюда вошел... — Дальнейшего он решил не рассказывать.

Чарли кивнул.

— Не вижу ничего страшного.

Правильно. Истолковать сон не трудно, но холод и чье-то присутствие до сих пор ощущаются.

— Я был абсолютно уверен, что здесь кто-то есть. — Лайл указал на нож, валявшийся на полу. — Даже пытался его зарезать.

Чарли выпучил глаза.

— Господи помилуй, наверно, надо запирать на ночь дверь на случай, если ты во сне начнешь разгуливать.

Он усмехнулся собственной шутке. Лайл постарался тоже улыбнуться, надеясь, что не слишком натужно. Если бы Чарли знал...

Он подобрал нож, повертел в руках, с ужасом вспоминая капавшую с него кровь. В лезвии, столь же чистом, каким оно было в кухонном ящике, отразилось осунувшееся лицо.

Хорошо, что он не всадил в брата нож. Слава богу. Но, вопреки всем разумным соображениям, невозможно отделаться от ощущения, что в спальне еще кто-то был этой ночью.

Может быть, надо пойти и купить пистолет.

На рубеже

Пока еще неизвестно, кто оно или что, где находится, но в сознании метеоритами вспыхивают обрывки воспоминаний. Угрожающе мелькнул какой-то острый предмет, хлынула красная жидкость...

Отсюда надо уйти, выбраться... Прочь!

Суббота

1

— Все будет отлично, мамочка, — заверила Вики, когда Джиа в последний раз крепко обняла дочь у автобуса, который должен увезти ее в лагерь. — У тебя просто синдром разлуки.

Она со смехом отстранилась, глядя на нее.

— Что-что?

— Синдром разлуки. Я читала в брошюре для отъезжающих в лагерь.

— Предполагается, что страдать должна ты, а не я.

— Я и страдаю. Боюсь, автобус тронется, ты заплачешь.

— Не буду. Обещаю.

Очередной поцелуй и долгое объятие — без памяти любимая восьмилетняя девочка порой ведет себя так, будто ей уже стукнуло сорок, — и Джиа отступила назад, присоединившись к другим родителям.

Никаких слез, приказала она себе, глядя, как Вики исчезает в утробе автобуса с тарахтевшим мотором. Не надо расстраивать дочку.

На место сбора рядом с площадью ООН приехали в такси. Вики всю дорогу болтала, что ее вполне устраивало. Утром была совсем без сил, снова подташнивало. Тревога из-за отъезда или еще что-нибудь?

Нервы, сказала себе Джиа. Что еще?

Как бы там ни было, от тряски в такси лучше не стало. Хорошо, что Вики трещала без умолку, как ей не терпится поработать в лагере на станке для лепки из глины, для чего она в прошлом году была слишком мала.

Джиа довольно успешно сдерживала переживания, когда Вики, сев у окна, принялась ей махать. Глядя на темные волосы дочери, заплетенные утром во французскую косичку, на широкую улыбку, сверкающие синие глаза, чуть не потеряла самообладание. Вовремя выдавила кривую улыбку и, прищурившись, сдержала слезы.

Что я за мать? Девочке всего восемь лет, а я отправляю ее на неделю с чужими людьми. Должно быть, рехнулась!

Но Вики очень нравится художественный лагерь. Она провела там несколько дней в прошлом году, на этот раз выпросилась на неделю. Зная, что у нее есть талант, Джиа решила предоставить ей все возможности для его развития.

Однако целая неделя в горах Кэтскиллс... Вечность!

Дверь закрылась, мотор взревел, автобус тронулся. Джиа махала, пока он не скрылся из вида, потом позволила себе пролить пару слезинок и всхлипнуть. Оглядевшись, заметила, что и у прочих родителей в знойное летнее утро глаза на мокром месте.