Кровавый остров

Янси Рик

– Серного! Типота – из серного дерева с Острова Демонов!

– Остров Демонов! Это… весьма необычно. Вы точно в этом уверены?

– Черт дери! Уж думаю, я запомнил бы, чем именно он меня отравил! – яростно огрызнулся страдалец. – И он сказал, у вас есть противоя… Ох! Ах! Вот оно! – Пальцы его вновь принялись тщетно царапать грудь. – Мое сердце вот-вот взорвется!

– Не думаю, – медленно проговорил доктор. Он отступил, пристально разглядывая пациента, с хорошо знакомым мне жутким огоньком в темных глазах. – У нас есть пара минут… но только пара! Уилл Генри, побудь с нашим гостем, пока я готовлю противоядие.

– Так я, выходит, не опоздал? – недоверчиво переспросил несчастный, словно не решаясь поддаться надежде.

– Когда вам дали яд?

– Вечером второго числа.

– Второго числа этого месяца?

– Да, да – этого, этого! Какого ж еще? Я был бы мертвее мертвого, отрави он меня в январе, не так ли?!

– Да, конечно, прошу извинить меня. Типота действует медленно, но все же не настолько. Ждите, я вернусь через несколько минут; Уилл Генри, зови меня немедленно, если вдруг состояние нашего друга начнет меняться.

Доктор ринулся по ступеням, ведущим в подвал, оставив дверь чуть приоткрытой. Слышно было, как чокаются друг о друга банки, бряцает и звенит металл, шипит горелка Бунзена [4] .

– Что, если он ошибся? – стонал бедняга. – Что, если слишком поздно? Я почти ничего не вижу; разве не так оно бывает перед смертью? Сперва ты слепнешь, а потом сердце взрывается – прямо в груди разрывается на кусочки! Лицо, дитя, твое лицо… Я не вижу твоего лица! Оно во тьме… Тьма грядет! Боже, покарай его вечным огнем во глубинах геенны огненной, дьявола, Сатану, врага рода человеческого!

4

Лабораторное устройство, создающее из газа и разреженного воздуха горючую смесь.

Тем временем доктор вбежал в комнату со шприцем, наполненным оливкового цвета жидкостью. Умирающий вскинулся в кресле и вскрикнул:

– Кто здесь?

– Это я, – отозвался монстролог, – Уортроп. Давайте-ка снимем с вас пальто. Уилл Генри, помоги ему, будь добр.

– Вы приготовили противоядие? – спросил больной.

Уортроп коротко и сухо кивнул, закатал гостю рукав и вонзил иглу в обнажившуюся вену.

– Вот так! – сказал доктор. – Уилл Генри, стетоскоп. Спасибо, – несколько мгновений он вслушивался в сердце пациента; и, вероятно, виной тому была игра света, но на лице монстролога промелькнуло нечто, весьма напоминавшее улыбку. – Да. Сердцебиение значительно замедлилось. Как вы себя чувствуете?

На щеках нашего гостя вновь заиграл слабый румянец, и дышал он теперь куда легче. Что бы Уортроп ему ни ввел, это вещество явно пошло больному на пользу; говорил он, впрочем, все еще нерешительно, словно не веря в свою удачу:

– Думаю, лучше. Во всяком случае, зрение прояснилось.

– Прекрасно! Возможно, вы рады будете узнать, что… – начал было монстролог, но тут же умолк, возможно, решив, что c незнакомца довольно волнений. – Это весьма опасный яд, неизбежно смертельный, медленно действующий и не дающий симптомов до самого конца; но его эффект полностью обратим, если только противоядие дано вовремя.

– Он сказал, вы свое дело знаете.

– Уж не сомневаюсь. Расскажите, как именно вы познакомились с доктором Джоном Кернсом?

– Откуда, – посетитель был явно изумлен, – вам известно его имя?

– Мне известен лишь один человек – во всяком случае, такой, которому был бы известен и я, – в чьем вкусе была бы столь злая шутка.

– Шутка?! Отравить человека, привести его на порог смерти, и все ради того, чтобы он доставил посылку, – это, по-вашему, шутка?!

– Ах да, – вскричал доктор, забывшись на миг – и забыв о том, что успел вынести его собеседник, – посылка! Уилл Генри – отнеси ее вниз в подвал и поставь чайник. Я уверен, что мистер…

– Кендалл. Уаймонд Кендалл.

– …мистер Кендалл, я думаю, не откажется от чашечки чая. А ну-ка, одна нога здесь, другая там, Уилл Генри. Что-то подсказывает мне, что всех нас ждет бессонная ночь.

Посылка – деревянный ящик, обернутый простой коричневой бумагой, – не была ни особенно большой, ни громоздкой. Я без промедления отнес ее в лабораторию, поставил на рабочий стол доктора и вернулся наверх. Кухня успела опустеть, и, пока я готовил чай, снизу, из гостиной до меня доносились их голоса: то повышавшиеся, то понижавшиеся. Мои мысли путались от жутких предчувствий и беспокойных воспоминаний: с того дня, как я познакомился с человеком по имени Джон Кернс – если то, конечно, действительно было его имя. Ибо имен у него имелось предостаточно: только на моей памяти он звался то Кори, то Шмидтом. Было у него и еще одно имя, взятое им себе осенью предшествовавшего года, то, под которым ему суждено было войти в историю и которое наиболее точно описывало его истинную природу. Он, в отличие от моего хозяина, не был монстрологом, и я затруднялся сказать, кем же он на самом деле был, кроме как экспертом по темнейшим из темных сторон животной жизни и человеческого сердца.

– Он снимал у меня квартиру на Дорсет-стрит в Уайтчепеле, – рассказывал Кендалл, и мне из лаборатории было прекрасно слышно. – Не самый типичный образчик жильца, которого ожидаешь найти в Ист-Энде [5] , и явно мог позволить себе угол получше. Но он объяснил, что хочет поселиться поближе к Королевскому госпиталю, где служит. И знаете, он вроде был и впрямь очень предан своей работе. По его словам, он жил только ради нее. Забавно, но он мне и правда нравился; я находил доктора Кернса чрезвычайно приятным человеком. Отличный собеседник, с прекрасным, разве что чуть странноватым, чувством юмора, очень начитанный; и платы никогда не задерживал. Так что, когда он задолжал мне за два месяца, я, признаться, подумал, что с ним что-то случилось; в конце концов, это же Уайтчепел! К тому же доктор Кернс работал допоздна, вот я и опасался, что его подстерегли бандиты или кто похуже. Вот я и решил к нему заглянуть – больше из волнения за него самого, чем за деньги.

5

В конце XIX века Ист-Энд – восточная часть Лондона – считался прибежищем бедняков, а также тех, кто был не очень-то в ладах с законом. Именно в относящемся к Ист-Энду квартале Уайтчепел в 1888 году действовал Джек Потрошитель.

– Полагаю, – заметил доктор, – вы нашли его в добром здравии.

– О, да просто-таки лучившимся этим самым здравием – и отличным настроением к тому же! Старый добрый Кернс – пригласил меня на чашечку чая как ни в чем не бывало. Объяснил, что был увлечен сложным случаем: флотский писарь страдал от неизвестного науке вида тропической лихорадки. То, что я переживал за его благополучие, его несколько удивило – хоть и тронуло. Когда я заговорил об аренде, он очень сокрушался; винил во всем флотского писаря и его столь сложно диагностируемый недуг; и, само собой, уверил меня, что до конца недели выплатит все с процентами. Эти его медоточивые оправдания очень успокоили меня (к тому же мне было неловко, что я оторвал уважаемого джентльмена от важной работы), и я даже извинился за то, что явился истребовать принадлежащее мне по праву. Он будто плоть от плоти самого дьявола, этот доктор Джон Кернс!

– Язык у него, – согласился Уортроп, – неплохо подвешен, но это не единственный его талант. О, а вот и Уилл Генри с чаем.

Когда я вошел, монстролог стоял у камина, задумчиво обводя пальцем профиль бюста греческого мудреца Зенона [6] . Кендалл лежал на оттоманке, его худое лицо все еще было бледно от перенесенных мытарств; свою чашку чаю он принял дрожащей рукой.

– Чай, – пробормотал он. – Должно быть, это был чай.

– То, куда вам подмешали яд? – переспросил доктор.

6

Зенон Элейский (ок. 490 до н. э. – 430 до н. э.) прославился прежде всего как автор парадоксов, ставивших под вопрос понятия пространства и времени