Кровавый рассвет
Шрифт:
– Мне ответил охранник. Заявил, что Габин спит и его нельзя тревожить. Просил позвонить позже.
– Они хотят растянуть время, чтобы проследить вызов. Черти!
– Может, мы позвоним позже?
– Нет, они всех обшарят и всех поставят на ноги, – я повел ее к машине. – Позвоним утром из другой станции. Будем крутиться поблизости, и, может, случайно они тебя подключат. Они должны будут сделать это!
– А Габин в безопасности?
– Сейчас – да.
Мы вошли в дом, и она сразу включила газ, чтобы мы могли согреться и обсохнуть. С меня лило потоками. Я снял рубашку, повесил ее над плитой, а брюки бросил на спинку кресла. Господи, как
Она одобрительно смотрела на меня, когда я раздевался.
– Можно, я тоже?
Я кивнул, не оборачиваясь, с руками, протянутыми к огню. Я слышал, как она выскользнула из комнаты. Когда она вернулась, то на ней был ослепительный белый воздушный пеньюар до самого пола, а на ногах туфельки без задников, отороченные лебяжьим пухом. Материя просвечивала, и матовые округлости ее грудей казались еще более волнующими, ее тяжелые бедра слегка покачивались, когда она шагнула ко мне, видимо наслаждаясь моим похотливым взглядом, скользнувшим вниз по ее телу и задержавшимся там, где пеньюар раскованно образовывал впадину, разделявшую ее ножки.
– Узнаешь эту вещь? – улыбнулась Ева.
– Рондина?
– Да… надеюсь, я так же красива, как и она?
– Не буду отрицать.
– О-о-о!
Я не врал, о нет!
Красота Евы была совсем другой, немного примитивной, но в каждом ее движении, в каждом повороте головы было, казалось, скрытое пламя, готовое вырваться наружу. Визуальное наблюдение ее тела возбуждало меня. Я заметил, как в нетерпении дрожат ее ноздри.
Под пеньюаром было надето очень немногое, но ее белье привлекло мое внимание своей необычностью. Бюстгальтер был крошечный, но сделан так, что оставлял между грудями широкую дорожку, которая, казалось, не имела к ней самой никакого отношения. Дорожка была нежной и какой-то потрясающе невинной, и эта розовая дорожка возбудила меня необычайно.
Я старался не смотреть и даже отвернулся, но все равно видел все краешком глаза. Ева свернулась клубочком на кушетке и затихла. Ее пугающе-ненасытный рот улыбался мне, а щечки слегка порозовели. Она распахнула пеньюар, и он лежал вокруг нее, окутывая подобно белым крыльям. Ее тело горело, желало, требовало.
Она как-то забавно пискнула от возбуждения и повернулась так, что одна розовая ножка промелькнула на мгновенье в прорези материи.
– Ты посидишь со мной?
– Пожалуй, если ты не возражаешь, милая. По идее, я должен тебя охранять.
– Я не возражаю, – в уголках ее глаз зазмеились чуть заметные лучики.
– Ты принадлежишь Мартелу.
– Нет, никогда по-настоящему я ему не принадлежала. Я же тебе говорила, что мы были друзьями.
– И все!?
Она посмотрела вниз на свои ноги, которые запутались в мягкой ткани.
– Мой отец погиб под Сталинградом. Мне казалось, что Габин… что он был, как мой отец…
– Это сложно понять и объяснить, – сказал я. Ева благодарно кивнула.
– Да, но он должен знать. Я всегда догадывалась, что он влюблен. Но ему нужно сказать. Он хочет меня, пока… но потом он освоится и это пройдет.
Я взял свой бокал, осушил его, поставил на пол и присел к ней на кушетку.
Она молча отодвинулась, не сводя с меня своих таинственных мерцающих глаз.
За окном шумел ливень, ревело, выло и грохотало. Потом что-то сверкнуло, раздался сильный треск, и мне в лицо ударил ослепительный свет. Ева испуганно вскрикнула, прижалась ко мне и уткнулась
– Ну, не бойся, это же гроза, – я тихонько обнял ее, стараясь приподнять подбородок пальцем. В ней было что-то от маленькой девочки, когда она зажмуривалась от каждого удара грома, и всякий раз она придвигалась ко мне все ближе и ближе, пока не оказалась под моими руками, под моими губами, тепленькая, дрожащая и желанная.
Все, что разделяло нас, отступило, наши губы судорожно искали друг друга и, наконец, встретились, влажные от желания. Ее слишком долго подавляемая страсть заставляла ее губы дрожать и кривиться в нервной усмешке. Нежные женские губки просили удовлетворения и никак не могли насытиться.
Ее руки взяли мои и прижали к своему телу, к его душистой теплоте, и под своими пальцами я ощущал шелковистость ее кожи, прохладу и нежность изгибов, в общем, всю ее…
Это было долго, очень долго, пока мы не откатились друг от друга с бешеным стуком сердец после устроенной нами грозы в комнате. Но эта гроза была самодельной, и раскаты грома снаружи не могли заглушить ее восторженные вскрики, мой страстный шепот и тихие стоны, иногда вырывавшиеся у нее. Наконец мир с его звуками и грозой снова постучался в наши уши.
Снова раздался треск и двойная вспышка осветила всю комнату, после чего все погрузилось в темноту. Глаза у нее стали белыми от ужаса, и она закричала. Я схватил ее в охапку, прижал к себе покрепче, стиснув ее грудь и поглаживая соски.
– Тихо, милая, мне там что-то послышалось. Я проверю. Она почему-то обиделась.
– Это необходимо?
– Возможен пожар, моя крошка. Давай будем бдительны.
Я натянул одежду, дождевик и открыл дверь. Потом обошел вокруг дома и обнаружил огромную кучу стружек у заднего крыльца, которая уже загорелась. Я шагнул вперед, и лишь моя поразительная реакция спасла меня и мою глупую башку от неминуемой смерти. Автоматная очередь ушла в стенку над головой!
Я упал на землю и перекатился по направлению к дому, рассчитывая, что если начнет стрелять второй, то ему потребуется переменить место. Раздался второй выстрел. Я увидел парня, прежде чем он меня, и сделал бросок, который отдал его в мои руки, а его автомат отлетел в сторону. Он попытался громко закричать, но крик застрял в его глотке, когда я оторвал его от земли и бросил через спину.
Этого я должен был заставить заговорить, и не имеет значения, каким образом я этого добьюсь. Я разложил его на траве и улыбнулся, увидев выражение ужаса в его глазах.
Я приподнял его и поставил в такую позу, которая могла сломать ему позвоночник, если бы я этого пожелал. И только я его поставил, как снова ударила молния, и я заметил второго в ослепляющем свете молнии, находящегося от меня в тридцати футах с веревкой в руках. Его руки откинули веревку и схватились за пистолет. Я видел его раньше на заднем сиденье автомобиля, преследующего меня.
Повинуясь животному инстинкту, я упал на первого парня, придавив его всем своим весом. Он издал дикий вопль, и его позвоночник лопнул с сухим треском. Ощутив под собой вязкую кашу его тела, я услышал звук выстрела. И не стал лежать на месте, а перекатился набок, ожидая очередной вспышки, которая откроет местонахождение второго убийцы. Но по закону подлости молнии не было. Я стоял, напряженно всматриваясь в темноту и привыкая к ней, как вдруг услышал шум отъезжающей машины. Преследовать его было глупостью. У него имелось слишком большое преимущество во времени. Пора отсюда сматываться.