Шрифт:
И жили мы, не тужили,
Как обычно, с соседями
То бранились, то дружили,
Как заведено сотню веков –
Семьи заводили, детей растили,
Приданое копили, дома возводили,
Но тут наведалась в наш город беда,
Кто-то стал выпивать
Из людей кровь до дна,
Опустошая тела и души,
Загнал страх в сердца.
Так выйдем же на охоту,
Чтобы уничтожить живого мертвеца,
Ибо ненасытности чудища не видно конца.
Глава I. Повествует о том, как один человек может поменять судьбу целого города
Поздний вечер. В старой таверне «У черта на рогах» небывалое оживление.
Если сюда забредет чужак, он сразу заметит – слабакам и неженкам тут не место. Здесь крепкое словцо – в почете, а жалкий и пьяный вид – отнюдь не недостаток, а скорее преимущество. Самые яркие отбросы общества смогут здесь почувствовать себя королями мира, завоевать своими ораторскими способностями симпатии всех тунеядцев и оборванцев, всех глупцов и грязных дельцов, всех воров и шарлатанов. Слуги, вырвавшись из-под хозяйского надзора, с радостью напивались до потери пульса, забывая на один вечер о своем рабском труде и своей тяжелой жизни. Бездомные грелись у огня, пожирающего в камине поленья, остальные играли в кости или ввязывались в драку из-за какой-нибудь ерунды. Бродячие художники и музыканты творили здесь свои лучшие шедевры и приносили их в народ, да и поэтам было где разгуляться – тем для их творчества тут было предостаточно, ведь именно здесь было самое сердце народа – настоящая жизнь, без напыщенных титулов и прикрас этикета, без ненужных лицемерных улыбок.
Привилегированный класс обходил, точнее объезжал в карете, эту таверну десятой дорогой: аристократы никогда не ходили своими ногами, не дай бог выпачкать свои начищенные слугами ботинки в пыли!.. Но тут находили приют куда более ценные люди – те, что сами того не подозревая, правили этим миром – они строили мосты и больницы, дома и магазины, мостили дороги, добывали уголь, управляли ткацкими станками, кузницами и пекли хлеб. Их руками делалась самая тяжелая и грязная, но и самая полезная для общества работа, жаль, что оплачивалась она несправедливо.
– Ну, наконец-то в нашем городе хоть что-то интересное происходит! – обняв кружку эля, воскликнул Виктор, сын трактирщика. Это была уже восьмая кружка, поэтому его голова, более не в состоянии держать равновесие, лежала на грубо сколоченном деревянном столе. Он был влюблен – но без взаимности и поэтому решил напиться, чтобы вытравить из мыслей ту самую особу, из-за которой он так отчаянно страдал.
В полутемном зале, освещенном восковыми свечами, прокатился гул возмущения.
– Посмотрел бы я на тебя, если бы ты стал очередной жертвой этого психопата! – произнес Томас Гордон с ухмылкой. Он работал в замке лорда Дугласа в должности главного конюха.
Виктор, почесав свою лохматую рыжеволосую шевелюру, которая давно не видела расчески, приподнялся на локоть и, вперив в Томаса ироничный взгляд, произнес с интонацией:
– Больно я ему нужен!.. А вот ты в его вкусе! – он раскатисто рассмеялся, обнажив ряд неровных желтых зубов. – Он пьет кровь только у стариков!
– Ничего, скоро и до тебя доберётся! – огрызнулся Томас. – Тем более, среди молодых тоже есть жертвы… – он насупился и отвернулся от Виктора. Он был очень обижен его словами. Себя-то он вовсе не считал стариком. Ему перевалило за сорок, но у него была взрослая двадцатилетняя дочь Анна: единственная отрада после смерти горячо любимой жены.
– Томас прав, – теперь всеобщим вниманием завладел сам хозяин таверны – Гаррис Колтон. – Жертвой этого безумца вчера стала молодая девушка, которая поздно вечером возвращалась от подруги домой. Всего лишь двадцать метров, бедняжке, оставалось пройти до своего дома, но последний вздох ей суждено было испустить на пыльной дороге возле куста сирени. Там, за этим кустом, убийца, очевидно, и поджидал ее. Следы от зубов на шее, засохшая струйка крови, обескровленное лицо, с застывшими удивленными глазами, в которых будто читалось: «За что?». Почерк убийцы все тот же.
В зале все вздрогнули – некоторых даже передернуло от ужаса.
– Не иначе, как сам дьявол у него в братьях ходит, – послышалось среди людей.
Томас, слушая своего друга, с тревогой посмотрел на свою дочь, которая чуть в стороне на подоконнике читала книгу. Она склонила голову поближе к толстой свече, чтобы лучше было видно строчки, и жадно глотала их вместо еды, на которую вечно не хватало денег. Книгу она стащила на время из библиотеки своей хозяйки. Впервые в жизни он каждый вечер стал приводить дочь сюда из страха перед убийцей, ведь молодым и незамужним девицам тут не место; в городе нравоучительные моралисты полагали, что позор любой женщине посещать подобное заведение – «рассадник греха», как они любили выражаться. Тут заводились сомнительные знакомства, а злоупотребление выпивкой порою доходило до драк и даже убийств. Но после того как в городе объявился странный убийца, он боялся оставлять Анну одну. Она ночевала на чердаке в доме у своей хозяйки миссис Флеминг, но что стоило душегубу проникнуть туда незамеченным? По слухам он обладает неимоверной физической силой и выносливостью.
– Держите своих детей вечером взаперти, – советовал Гаррис. Он был широкоплечий и немного сутулый, такой же низкорослый, как и его сын Виктор, но лицо – суровое и угрюмое, много в жизни повидавшее, а у его отпрыска – легкомысленное и беззаботное, с вечно довольной ухмылкой.
– А вы слышали о том, что он выпивает из своих жертв всю кровь, прокусывая на шее вену… всю, до последней капли? – боязливо озираясь по сторонам, произнес священник Джон. Толстый и громадный (священники любых конфессий постятся и не чревоугодничают только на словах), с крупными чертами лица, с выступающей вперед челюстью, он, порою, напоминал людям грозную лошадь, но теперь даже он выглядел ничтожной букашкой, столкнувшейся с чем-то неподвластным и жутким. Держа в руке изящный серебряный крест, он тут же запальчиво воскликнул: – Говорю вам, это вампир!.. Молитесь, братья мои!.. Молитесь! Только молитва спасет вас от этого кровожадного беса!
– Да как же! – усмехнулся Томас. – Все, кого он уже сожрал, тоже были верующими.
– А ведь, правда! – стукнул по столу Гаррис, отчего пиво из его кружки расплескалось на его серую холщовую рубашку. – Похоже, молитвы тут бессильны.
– Не богохульничайте! – грубо отозвалась Элис, его жена. Вытерев свои коротенькие руки о засаленное бежевое платье, она достала из кладовки здоровенный деревянный крест и демонстративно повесила его на беленую стену. После этого она, словно пухлый бочонок, переваливаясь с ноги на ногу, неуклюже села на колени прямо на грязный пол, устланный соломой, и начала усердно молиться.