Кровавый разлом
Шрифт:
У Герлофа, по крайней мере, голова ясная, а вот с ногами — хуже. Голова и зубы в полном порядке, а руки, ноги, да и все тело нуждается в ремонте.
В деревне, где он когда-то родился и вырос, Герлоф не был с прошлого лета. Эту землю Давидссоны возделывали столетиями… а дом он построил для себя и жены Эллы… когда же это было… почти пятьдесят лет назад. Сюда он каждую осень возвращался в конце навигации.
Снега в саду почти не осталось. Сочащийся талой водой желто-бурый газон, густо усыпанный грязно-серыми листьями. Надо бы пройтись граблями.
— Прошлогодние листья, прошлогодняя трава… Зима все прячет, да от весны не спрячешь…
Они медленно шли по мертвой траве. Герлоф крепко держался за Юлию, но, когда они подошли к каменному крыльцу, отпустил руку и медленно двинулся по ступеням, опираясь на каштановую палку.
Ходить он, конечно, мог, иногда и без посторонней помощи, но был рад, что дочь ему помогает. Хорошо, что Элла умерла. Он был бы для нее обузой.
Достал из бумажника ключ и отпер дверь.
Воздух в доме был довольно затхлый. Он остановился и принюхался. Сыро, холодно, но плесенью вроде не пахнет. Протечек, значит, нет, черепица на крыше пока держит. И пол чистый, мышиного гороха нигде не видать. Мыши и полевки зимовали в доме — куда денешься, всегда зимуют, но под полом, в комнаты не забирались.
Юлия приехала на выходные — помочь отцу с переездом и привести в порядок дом. Это называлось весенней уборкой. Дом-то, конечно, принадлежал Герлофу, но семьи двух его дочерей давно пользовались им как летней дачей. Летом приедут, придется как-то потесниться… Там видно будет.
Довольно для каждого дня своей заботы. [1]
Юлия занесла вещи, включила рубильник и открыла окна — надо было основательно проветрить дом.
1
Евангелие от Матфея, 6:34. — Здесь и далее — примечания переводчика.
Они снова вышли в сад.
Деревня как вымерла. Полная тишина, если не считать истеричных воплей чаек. Внезапно с другой стороны деревни донеслись глухие бухающие удары.
Юлия удивленно закрутила головой:
— Что это?
— Они там строят у каменоломни.
Герлоф-то нисколько не удивился — он знал про эту стройку. Прошлым летом приезжал и видел, что деревья и кусты на двух больших участках выкорчеваны, и одинокий бульдозер сновал туда-сюда, выравнивая землю. Дачи строят, решил он тогда. Летние дома. Летом-то здесь хорошо, а в межсезонье — никого. Дома стоят пустые. Также как и его дом до сегодняшнего дня.
— Пошли поглядим? — предложила Юлия.
— Почему не поглядеть.
Он опять оперся на ее руку, и они двинулись к воротам.
В начале пятидесятых из нового дома Герлофа на запад открывался вид на море, а на востоке — на часовню марнесской церкви. Но тогда здесь паслись коровы, куда ни глянь — сплошные луга. А теперь коров нет и все заросло деревьями. Деревья обступили дом со всех сторон, они стояли и вдоль дороги, так что только иногда в просветах между стволами мелькал темный пролив.
Стенвик всегда был рыбацкой деревней. Герлоф помнит деревянные плоскодонки, беспорядочно валяющиеся на берегу в ожидании путины. [2] Сейчас от них и следа не осталось, а хижины рыбаков либо снесены, либо перестроены в дачи.
Они свернули на посыпанную щебнем дорогу к каменоломне. На новой белой табличке было выведено: «Улица Эрнста».
Он прекрасно знал Эрнста-каменотеса. Они дружили. Последний каменотес в деревне — каменоломни закрылись в начале шестидесятых. Эрнст умер, а улица осталась. Интересно, назовут ли что-нибудь и в его, Герлофа, честь?
2
Путина — сезон промышленного рыболовства.
Они миновали рощу и вышли к каменоломне. Бордово-красная хижина Эрнста была цела — она примостилась на дальнем краю. Окна и двери заколочены. Дом унаследовали какие-то двоюродные племянники, но они никогда в Стенвике не появлялись.
— Ой, — удивилась Юлия, — смотри-ка! Уже!
Герлоф отвел глаза от Хижины Эрнста и совсем рядом увидел две новые виллы. Они стояли в сотне метров друг от друга на южном краю каменоломни.
— Прошлым летом только еще ровняли площадку. Быстро… Наверное, осенью строили. И зимой. — Герлоф покачал головой и нахмурился. — Меня никто не спрашивал.
— А тебе-то что? — засмеялась Юлия.
— Мне-то ничего. Могли бы проявить уважение.
Виллы были построены из камня и дерева. Сверкающие панорамные окна, белые оштукатуренные дымоходы, черные блестящие черепичные крыши, большие, нависающие над обрывом веранды. На одной вилле леса еще не были убраны, на них стояли два плотника в толстых рабочих куртках и обшивали стену вагонкой. Рядом с другой прямо на газоне красовалась огромная ванна-джакузи в полиэтиленовой упаковке.
Хижина Эрнста на фоне этих вилл выглядела как дровяной сарай.
Шикарные виллы, подумал Герлоф. Зачем они нам? Но вот стоят, почти уже готовы.
Заброшенная каменоломня длиной метров пятьсот, не меньше. Здесь несколько столетий добывали знаменитый эландский камень. Выработка глубоко вдается в сушу крутой неровной дугой, словно гигантская незаживающая язва на скалистом теле острова. Стены изъедены кирками и долотами, а внизу, отделенная от моря только прибрежной дорогой, простирается большая ровная площадка. Когда-то туда подъезжали подводы, потом грузовики. Их загружали каменными плитами и отвозили в гавань. А сейчас никто не приезжает. Площадка была усыпана гравием. Но попадались и камни покрупнее, иногда даже сложенные в большие кучи вытесанные плиты вперемежку с каменным боем — очевидно, не нашли покупателя.
— Хочешь, подойдем поближе? Может быть, кто-то из хозяев уже здесь. Познакомишься.
Герлоф покачал головой:
— Я их и так знаю. Богатые, беспечные горожане. Из столицы.
— Не только столичные покупают здесь дома.
— Ну, может быть… Но богатые и беспечные — это точно.
3
— Хочешь, открою окно? — спросил Пер Мернер.
Нилла, его дочь, кивнула, не поворачивая головы.
— А птицы там есть?
— А как же!