Кровавый разлом
Шрифт:
Но Вендела еще не готова делать какие-то шаги. Пока не готова.
Она открыла глаза и огляделась. Никого, только какой-то странный шорох в кустах.
Вендела поежилась. Ее всегда начинало знобить, когда она покидала страну эльфов.
Она поднялась, достала из кармана брюк три монетки и положила их в углубления на камне — каждую в свою ямку.
Одна монетка за нее и Макса, вторая за Алоизиуса, а третья — за соседей. Пера Мернера и других.
Вендела повернулась и побежала, постепенно наращивая ритм, петляя между сверкающими лужами. С запада мягко светило заходящее солнце, как маяк, указывающий путь к морю.
Она вошла на веранду и посмотрела
29
Герлоф сидел в саду. Великая пятница, день, когда Иисус умер на кресте. Когда он был маленький, Великую пятницу отмечали ничегонеделанием. И ему тоже запрещали играть в игрушки, слушать радио. Даже громко говорить нельзя было, не то что смеяться. Разрешено было только тихо сидеть на своем стульчике.
И теперь, в старости, он отмечает Страстную пятницу точно так же, сидя на стульчике, но никакого внутреннего протеста он в себе не ощущает.
Скоро приедут дочери и внуки с западного побережья. Собственно, ему было чем заняться — у него был заказ на очередной кораблик в бутылке. Ему даже обещали заплатить за эту работу. Но сегодня все-таки выходной, к тому же он не мог оторваться от дневников жены.
Не надо было в них даже заглядывать.
Он с трудом поднялся и пошел в дом, чтобы принести следующую тетрадь. Вернулся, уселся на стул и открыл наугад.
Знакомый аккуратный почерк.
Сегодня 16 июня 1957 года.
Вечером была жуткая гроза, мы с девочками сидели наверху и смотрели. Молния ударила в пролив три раза, так что даже искры в воде были видны. Герлоф все проспал, ему не привыкать к грохоту. Там у них на море все время что-нибудь грохочет.
Герлоф поднял голову и закрыл глаза. Он вспомнил эту грозу, он не спал. Она началась еще в сумерках. С юга мгновенно надвинулась тревожная сизо-розовая мгла. Беспорядочные шквалы, то теплые, то по-зимнему ледяные, сотрясали дом. По темному небу пробегали судороги раскаленных добела молний, и в их двойных вспышках можно было различить только стеклярусные вертикальные нити в сплошной стене дождя…
Вчера он ездил на велосипеде в Лонгвик, купил новую рыболовную сеть и сразу поставил. В пять утра встал и пошел проверять. Двадцать пять камбал и пять больших окуней. Я их потушила, получилось очень вкусно.
Лена и Юлия утром видели косуленка, говорят, перескочил через дорогу и исчез в лесу.
А сегодня этот бедный вдовец, Генри Форс, продал на бойню последних двух телят. В два часа за ними приехал грузовик из Кальмара. Так что всего-то и осталось у него, что три коровы. Их пасет дочка, Вендела. Грустно, конечно, но деньги-то нужны.
Тут уж Элла права, подумал Герлоф. У отца Венделы Ларссон всегда было с деньгами туговато. Несколько тощих коров, да и луг не особенно. К тому времени их маленькая выработка уже не могла состязаться с большими каменоломнями на материке. Каменотесы нищали изо дня в день.
Он перевернул страницу.
Сегодня 27 июня 1957 года.
Давно не писала. Время идет так быстро, дел полно, а дни бегут и бегут. А иногда и писать неохота.
Настоящее лето, жарко и солнечно.
Герлоф что-то там перестроил на своей барже, и теперь пошел в Кальмар — опять надо проходить техосмотр. И девочек с собой взял. А мне в деревне и одной неплохо. В Боргхольме есть кружок кройки и шитья, но меня что-то туда не тянет. Они там в основном сплетничают — кого сегодня нет, о том и сплетничают.
Полно фазанов слетелось. Одни петухи — наверное, к курам присматриваются. Тут уж глаз да глаз — не дай бог, снюхаются.
Этот бесенок опять приходил. Я ему дала овсяных печений и лимонаду. Он такой подвижный, вертится все время, ни секунды на месте не стоит, но кто он и откуда — молчит как рыба.
Надо бы его искупать. А волосы длинные, нечесаные — никогда таких не видела.
Герлоф настолько зачитался, что даже вздрогнул, услышав шум: к дому подъехала машина. Он торопливо закрыл дневник, сунул под одеяло и принял безмятежный вид. «Вольво» въехал во двор.
— Привет, дедуля! Мы приехали!
— Добро пожаловать! — крикнул Герлоф и помахал рукой. — С Пасхой вас!
Из машины появились Лена с младшей дочерью и Юлия с приемными сыновьями. Они начали выкладывать на траву сумки и чемоданы.
Все. Прощай, покой. Вся родня собралась. Внуки наскоро пообнимались с дедом и пошли в дом. Тут же включили телевизор или, может быть, радио — во всяком случае, двор заполнили звуки рока из открытого окна.
Герлоф опять вспомнил Великие пятницы своего детства.
— Как ты, папа? Все тихо-гладко? — Юлия положила руку ему на плечо, нагнулась и поцеловала в щеку.
— Все тихо-гладко, — сказал Герлоф. — И здесь тихо-гладко, и во всей деревне… Новые соседи приехали… ну, эти, у каменоломни.
— Симпатичные?
— Ничего. — Он вспомнил журнал Джерри Морнера и постарался вспомнить подходящее слово. — Оригинальные, сказал бы я.
— Надо пойти поздороваться?
— Не обязательно… я был вчера у них на вечеринке. Этого хватит.
— Значит, только мы — и все?
Герлоф кивнул. У него была еще одна родственница в Марнесе, внучатая племянница Тильда. Но она недавно нашла нового парня, и сейчас ей было не до Герлофа.
— И чем ты здесь занимаешься?
— Сижу вот… Мысли думаю.
— О чем ты думаешь мысли? — засмеялась Юлия.
— Так… ни о чем.
— Хочешь встать? — Она протянула ему руку.
Герлоф улыбнулся и покачал головой. Вставать ему сейчас не хотелось.
— Посижу пока.
Рано или поздно надо будет поговорить с дочками о дневниках матери. Может быть, они что-нибудь знают о странном посетителе. О бесенке… или как его назвала Элла? Бесенок?
30
Пасхальный обед удался, и все было хорошо, пока у Ниллы не пошла горлом кровь и она не потеряла сознание прямо за столом.
Пер все время пытался себя уговорить, что Нилла не так уж больна. Сейчас он себя ругал — обязан был догадаться. Она еще в субботу вечером выглядела очень плохо. Помогала ему резать овощи, но то и дело останавливалась и смотрела на доску, словно у нее не было сил.
— Устала?
— Да нет… спала плохо.
— Хочешь лечь? Иди поспи немного.
— Нет, не надо… я в порядке.
— А не хочешь погулять немного? Пройдись вдоль берега. Воздух замечательный. И Йеспера возьми с собой.
— Нет… не думаю. — Она опять взяла нож и продолжала резать овощи медленными, неуверенными движениями.
Пер наблюдал за ней краем глаза и все время мысленно повторял: ничего, ничего страшного, все обойдется.
Он починил лестницу еще во вторник — и взял за привычку каждое утро смотреть, не произошло ли чего. Накануне тоже посмотрел — все в порядке. Камни лежали так, как он их положил. После праздника опять займется строительством. Надо довести лестницу до края скалы.